Анна Черкасова. Служение милосердия на приходе, или о том, как нам не стать распределителями кокосового масла

Анна Евгеньевна Черкасова.
Руководитель образовательного отдела прихода,
руководитель паломнического сектора

Несколько лет назад я работала в одной православной организации, которая занималась, среди прочего, распределением гуманитарной помощи. И вот как-то раз мы получили в качестве гуманитарной помощи пятилитровые банки с кокосовым маслом. По-видимому, братская Африка оказала поддержку бедствующей России. Священноначалие нашего учреждения решило раздать по банке масла каждому из сотрудников. Так получилось, что я стала обладательницей этого продукта. Я принесла банку домой, вскрыла ее и посмотрела на содержимое. Желания употребить масло в пищу у меня не возникло, поэтому гуманитарная помощь была передана в руки моих домочадцев, и о том, как они с нею поступили, я не знаю. Надеюсь, что не съели, потому что, как позднее выяснилось, кокосовое масло используется в качестве косметического средства, а также пригодно для мыловарения. Планов по производству мыла в домашних условиях у меня не было, поэтому я не много потеряла. А кокосовое масло стало в моем сознании образом одноразового и бессмысленного псевдо-благодеяния. Этот образ является для меня ключевым при осмыслении деятельности православных приходов в области служения ближним. Я ниже поясню почему.

Но начать я хотела бы с того, чтобы определиться с терминами. У нас на слуху сейчас понятие - «социальное служение». Оно чуждо исконному языку Церкви, и я предлагаю отказаться от него. Не сложно представить, как оно постепенно, в недавние годы появлялось на свет. Атеистическое, секулярное общество скептически и свысока смотрело в сторону Церкви и спрашивало: «Ну, и что вы (верующие) можете? Какой от вас толк?». Мы (церковное сообщество) ответили, не сильно веря в вескость наших слов: «Вот, у нас тут... социальное служение, мы для нуждающихся что-то делаем...» Секулярное общество, стоя перед нами в позе недовольного родителя, согласилось: «Ну, ладно. Это, конечно, не густо. Но с паршивой овцы - хоть шерсти клок».

Мы сами и не заметили, что в угоду недружелюбному вопрошателю мы использовали не наш язык, а язык вопрошателя (употребили термин «социальное служение»), и это разумно, потому что иначе вопрошатель вовсе не понял бы нас. Излишне и говорить, что все остальное, чем Церковь являет пользу окружающему миру - освящение, преображение нравственного сознания, молитва, благодать Таинств и многое другое - не было даже упомянуто в заведомо предвзятом диалоге, ведь мы даже не надеялись, что это будет понято. Освящение не предъявишь, его не пощупаешь руками, от него не возникает ощущения физической сытости, поэтому мы умалчиваем о нем в диалоге с секулярным обществом.

Я не возражаю, но мне удивительно другое: как этот термин «социальное служение» - вынужденный прием общения с внешним миром - прижился во внутрицерковном обиходе? Посмотрите вокруг на медийное пространство современной Церкви: у нас везде «социальное служение» вместо любой сходной по смыслу, но укорененной в Священном Писании и Священном Предании терминологии. Но почему это так? Представьте себе апостола Петра, который вместо того, чтобы сказать: «Более же всего имейте усердную любовь друг ко другу, потому что любовь покрывает множество грехов»  (1 Петр. 4: 8), изрек бы: «Более же всего занимайтесь социальным служением...  »

Поскольку термин бездуховен, то он и бесплоден.

Христианин едва ли встанет под хоругвь социального служения, потому что это словосочетание вызывает интуитивное отторжение. Мало того, что оно в принципе чуждо языку Церкви, оно еще имеет раздражающее созвучие со словом «социалистический», а это уж, братья и сестры, и вовсе нестерпимо (в содержательном смысле «социальный» и «социалистический», конечно, не одно и то же, но осадочек в душе от такого созвучия остается, чуткое ухо не может его не слышать).

В этом я вижу одну из причин, почему попытки отдельных пастырей возобновить взаимное служение любви на приходах (по примеру первохристианских общин, которые вызывают у нас закономерную историческую ностальгию), а уж тем более обратить эту любовь вовне, за пределы общин, на подлинно нуждающихся людей (детдомовцев, стариков и пр.) в целом, за редким исключением, не очень успешны.

У лодки неудачное название, и она плывет не так резво, как хотелось бы. Понимаю, что нельзя все списывать на чужеродность термина, который не способен вдохновлять, но его  губительное влияние на служение милосердия мне лично очевидно.

Но нужно же что-нибудь делать, - думают пастыри и с ними миряне. Нужно же как-нибудь перед епархиальным архиереем отчитываться, - вздыхают настоятели. Тогда зачастую (хорошо, что не всегда) в ход идет кокосовое масло. Мы совершаем какие-нибудь эффектные акции: дети, учащиеся в воскресной школе, посещают интернат для инвалидов на Пасху, поют тропарь праздника, дарят крашеные яйца и расстаются до следующей Пасхи, не пустив этих инвалидов в свое сердце, не обременяя себя долгосрочной заботой о них, но облегчив свою совесть: вот, мы же сделали доброе дело... Если к таким акциям сводится вся милосердная деятельность прихода, то это беда[1].

На данном этапе я предлагаю сделать промежуточный вывод: давайте оставим термин «социальное служение» неформальным отчетам перед секулярным обществом и, если нужно, формальным отчетам перед вышестоящими церковными инстанциями, но сами между собою внутри приходских общин будем использовать животворящее слово Евангелия. Какое? Пусть будет, к примеру, служение милосердия, или помощь ближним, или еще какое-то в этом роде. В рамках данной статьи я буду называть предмет нашего разговора служением милосердия.

Прежде, чем обсуждать технику воплощения этого понятия на приходе и подыскивать духовно перспективные альтернативы раздариванию кокосового масла (или пасхальных яиц, или еще чего-нибудь) в аккурат на крупные церковные праздники, давайте всмотримся и вдумаемся в саму природу понятия «служение милосердия». Это и просто, и сложно одновременно. Просто, потому что до нас и одновременно с нами миллионы верующих через свое слово или в практических делах ищут и по-своему находят его смысл. В данной области накоплен огромный опыт. Но, с другой стороны, здесь же таится трудность: едва ли нам удастся открыть что-то принципиально новое. Впрочем, это не беда, мы ведь ищем не оригинальности, а истины, и готовы учесть лучшее из того, что до нас сказано и сделано. Сложно рассматривать понятие милосердия еще и потому, что каждый из нас - я, пишущая эти строки, и вы, читающие, - призван найти индивидуальное содержание этого понятия, и не просто на словах, а впустить его в свою жизнь. И каждый приход - мы ведь говорим о приходском служении - должен найти себя в таком служении по-своему, с учетом своей специфики и индивидуальности.

Архетип милосердного человека, предъявляемый нам Евангелием, - это добрый самарянин, который оказал помощь «некоторому человеку» (Лк. 10: 30). Обратимся же к указанному образу, чтобы распознать в нем то важное, что нам надлежит претворить в практику приходского служения.

Случай, о котором рассказал в этой притче Господь, является пояснением заповеди о любви к ближнему. Любовь, как следует из переданной Спасителем истории, представляет собой поступок, действие, а не чувство. О чувстве сказано лишь мимоходом, что самарянин «сжалился». Очевидно, что этот добрый человек не утрачивал сон и аппетит, а, сделав то, что должен был сделать, поехал дальше по своим делам. Если любовь - поступок, то когда нет поступка - нет любви. Вывод, который можно адресовать приходу (любому приходу вообще и нашему в частности): служение милосердия, воплощающее любовь по существу, -  это непосредственные действия, то есть какая-то работа с людьми, направленная на помощь им. И никакая деятельность по обслуживанию нужд храма (богослужебные послушания - клиросное пение, катехизация, алтарничество и пр.) не могут заменить служения милосердия. Если на клиросе, в разных хорах, поют десятки человек, но когда кому-то на приходе требуется донорская кровь, и мало кто откликается, то это симптом недооценки помощи ближнему как составляющей нормальной жизни христианской общины.

Второе наблюдение, которое можно сделать на материале указанной притчи, состоит в том, что самарянин нашел ресурсы (возможность) помочь, очевидно, не долго раздумывая. Посмотрим на наши реалии. Мы иногда думаем, что у нас нет времени и сил (у большинства - семья, работа, какие-то послушания), поэтому что с нас взять? Денег у нас нет и в ближайшее столетие не предвидится. Но до храма-то дойти раз в неделю у нас есть время? А как мы проводим время после работы? Кто как. В основном, домашними делами занимаемся (конечно, важными). Но если перепрофилировать свой досуг хотя бы процентов на пять, то это не нанесет ущерб привычным занятиям, а выкроенная таким образом квота времени - мелкая разменная монета в капитале нашей жизни - может пойти на служение ближнему. Входной порог (минимальный уровень, необходимый для деятельности) - пятнадцать минут в неделю. Столько нужно, чтобы периодически звонить пожилому человеку и узнавать, как он там.

Хорошо, ну, двадцать минут...

В общем, дело в приоритетах.

И уж, конечно, я не против еженедельного посещения храма. Просто по пути из храма можно в детский дом заглянуть на час. И так каждую неделю. А через месяц уже будет хотеться туда заходить, потому что у нас там друзья заведутся - Вова и Ваня из пятой группы. Симпатичные такие ребята...

Следующая мысль, которой ненавязчиво делится с нами самарянин: любовь к ближнему - это работа человека с человеком. Применительно к нам - не храм Покрова помогает детскому дому, а конкретные люди (имена их Богу известны) сотрудничают с другими людьми в каком-то определенном формате (кому-то надо звонить периодически, чтобы человек чувствовал себя не забытым, а кого-то в храм приводить время от времени, как уже упомянутых Вову и Ваню).

Еще одно наблюдение основывается на притче: любовь к ближнему обнаруживает себя не однократным поступком, а протяженным во времени процессом. Мало того, что самарянин отвез побитого человека до гостиницы, он еще организовал дело так, чтобы в гостинице его выходили. И помнил потом всю эту историю, чтобы на обратном пути компенсировать дополнительные издержки. Малозаметная деталь - помнить о человеке. В наше время, омывающее нас ежедневными потоками людей, так что часто не разобрать ни имен, ни лиц, в условиях, когда каждая новая встреча представляет собой дополнительную нагрузку для психики, помнить о ком-то - это труд души, и такого рода труд является органической составляющей служения милосердия на приходе. Для пожилых прихожан, которые в силу обстоятельств не могут посещать храм, важно, что они не выкинуты из общины, что их связь с любимым храмом актуальна через память о них (и практическую помощь, конечно же) конкретных людей.

И еще один, совсем уже, кажется, малозаметный аспект притчи: самарянин - и исполнитель доброго дела, и организатор. Без тех и других - никак. Причем, похоже, что совмещение двух функций тоже знаменательно. Слабо я себе представляю управленца службы милосердия, который сам в лицо не видел ни Вову, ни Ваню.

Нужна ли еще какая-то апология приходской деятельности, направленной на помощь ближним? Добавлю несколько мыслей от себя, без связи с притчей.

Служение милосердия - это тест для православных христиан на осознание своей принадлежности Церкви. Если один из членов тела Христова болен, то не чувствует ли эту боль все тело? Чувствуешь боль - ты жив, ты член тела. Не чувствуешь - твое пребывание в едином теле под большим вопросом. Таким образом, служение милосердия - это спасительный рефлекс христианской общины, ответная реакция на боль ее члена. Оно основано на целостности церковного организма.

О том же самом, но по-другому высказался Х. Яннарас: «Церковь имеет единство внутреннего бытия, преображающее индивидуальное выживание людей в общение любви»[2]. А где, как не на приходе, эти высокие слова могут найти практическое осуществление?

Сейчас можно услышать мнение, что общественное служение, к которому призывает нас священноначалие, в нынешнем его виде не укоренено в истории Церкви и поэтому не акцептировано церковным сознанием. Но не укоренена и не акцептирована именно акционная форма служения милосердия, а подлинная его сущность, основанная на заповеди любви к ближним, никогда не исчезала из практики христианских общин. Хорошо, что акционная форма не акцептирована. Значит, у церковного сообщества есть правильная реакция противодействия в ответ на блёсткий примитив.

Но священноначалие нас и не призывает к примитиву. Акционная форма как более простая, не требующая духовно-интеллектуального напряжения и планомерной работы, является поверхностной реакцией некоторых людей на побуждающие к общественному служению призывы церковной власти. Заметьте, я назвала поверхностной реакцию, а не людей. Будем реалистами: нельзя ожидать глубины от каждого поступка каждого человека. Так что нет оснований для осуждения.

Между тем, в наших силах практиковать такую деятельность, которая не только не противоречит понятию духовной жизни, но соотносится с этим понятием как нечто органически с нею связанное. Уверена, что именно такую деятельность и имеет в виду Патриарх в своих многочисленных выступлениях.

Поэтому вопрос о том, заниматься или не заниматься служением милосердия, слава Богу, не стоит, а решается положительно каждым поколением верующих, в том числе нашим поколением. Внимание нужно уделять не тому, делать или не делать в этой области, а тому, как делать.

Итак, мы можем подытожить и сформулировать некоторые принципы приходского служения милосердия.

1. Долгосрочные проекты, а не разовые акции. Долгосрочные проекты предполагают постоянство (как качество души и как социальную стабильность) тех добровольцев, которые в них участвуют. «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил»[3]. Нельзя подружиться с Вовой и Ваней, а завтра исчезнуть навсегда из их поля зрения. Это, кстати, обоснованно тормозит многих людей на пути к детским домам. Что делать? Дать возможность колеблющимся прихожанам попробовать себя в некоторых мероприятиях. Например, воспитанников детского дома мы периодически возим по святым местам. Так вот, в поездках нужны технические помощники: раздать бутерброды, разлить чай и т. п. Участие в такой поездке ни к чему особенно не обязывает, а представление о данной разновидности служения дает. Главное - сообщает опыт радости от совместно прожитого с этими ребятами дня. Если человек в принципе способен испытать такого рода радость, то именно она удержит его в служении милосердия на последующее время.

Разовые акции, как бы ни красиво они были обставлены, имеют минимальное значение, потому что не могут ничего серьезно изменить для тех, на кого направлена помощь. В них есть лишь, в некоторой степени, педагогический смысл для самого православного сообщества. Например, раз в год, на Покров, вся Русская Православная Церковь заостряет внимание на заключенных. Это пробуждает в нас хотя бы самую абстрактную память о тех, кто находится в тюрьме, а кого-то из православных может сподвигнуть к серьезной деятельности в данной области. Но сам по себе однократный всплеск в информационном пространстве, если и докатывается волной мелкого подарка до конкретного заключенного, то поднять уровень духовной, культурной и материальной жизни этого заключенного он не способен. Поднятие уровня достигается только долгосрочным вливанием человеческой энергии, то есть постоянной работой, а не разовой акцией (и ведь достигается где-то, где есть храм в колонии с деятельным и неравнодушным священником).

На нашем приходе, видимо, есть согласие с изложенным здесь принципом. Нам скорее нужно озаботиться более широким участием прихожан в служении милосердия.

2. Человек работает с человеком, а не организация с организацией. Этот принцип - обоюдоострый. Фокус внимания в служении милосердия должен быть направлен и на тех, кто пришел в данную сферу деятельности с целью помочь, а не только на тех, кого приход избрал как получателей помощи.

Кто они, добровольцы?  Что они хотят делать и как себе это представляют? Важно на раннем этапе выявить возможность конфликта между ожиданием прихожанина и реальным положением вещей.

А еще нужно помнить, что есть синдром выгорания. Знающие люди говорят, что с ним можно бороться. Например, в Свято-Димитриевском сестричестве милосердия накоплен большой опыт на эту тему, нашедший отражение в сети (например, на сайте www.miloserdie.ru). Как человек, причастный к медицине, напомню очевидное: предупредить заболевание проще, чем лечить. По-видимому, в ряде случаев нужно удерживать добровольцев от желания сделать все и сразу. Наша чрезмерная активность бывает основана на страстях, - например, тщеславии и кумиротворчестве.

Кроме того, кто-то должен разъяснять подвизающимся в этом служении прихожанам этические границы их деятельности. Можно взять ребенка из детского дома с собой в паломническую поездку, но стоит ли дарить дорогой мобильный телефон? Служение милосердия не должно быть заорганизованным процессом, но и стихийным быть не может. Здесь есть свои правила, свои рамки.

Приходится отметить и такое явление: человек начнет заниматься служением милосердия, а потом уходит. Если причина не в синдроме выгорания, то в чем? Мотивация пропала. А почему? Еще более общий вопрос: должны ли организаторы служения поддерживать мотивацию добровольцев? Или мотивация - личное дело каждого? Пропала у человека мотивация - ну, и пусть себе идет на все четыре стороны... Мое мнение - организаторы должны быть небезразличны к тому, поддерживается ли у добровольцев (всех вместе и каждого в отдельности) желание продолжать трудиться в этой области. Более того, поддержание мотивации исполнителей приходского послушания представляет собой один из ключевых показателей эффективности  руководителя («ключевой показатель эффективности» -  устойчивое понятие, используемое в бизнесе применительно к оценке труда человека). Конечно, руководителю проще всего констатировать проблему отсутствия мотивации и развести руками: а что я могу? Труднее - осознать свою ответственность за добровольцев не только в отношении их практической деятельности, но и в отношении тех чувств, которые они при этом испытывают.

Теперь обратим наше внимание на тех, кто принимает помощь. Есть риск, подтверждаемый опытом нашего прихода, что часть из них укореняется в потребительском отношении к создавшейся ситуации. Некоторые детдомовские дети привыкли к мысли, что все им должны (а они никому ничего не должны). Очевидно, что желательно иметь дело с такими ребятами, которые в меньшей степени подвержены этой болезни. А что делать с остальными? Пусть дальше укореняются в своем потребительстве? Вопрос открытый.

Приведенное здесь перечисление принципов приходского служения  милосердия (всего двух, но, на мой взгляд, важных) не претендует на полноту. Некоторые принципы не упомянуты по причине их очевидности: например, добровольность. И то, что начинать надо с малого, все тоже понимают. А про честность, ответственность и жертвенность, необходимые человеку для служения милосердия, я православной аудитории даже говорить не буду.

Теперь остановимся на человеческих ресурсах для служения милосердия. И в этом отношении основная мысль, которую мне хотелось бы донести до читателя, состоит в том, что ресурс заключается на нашем приходе в воскресной школе. Судите сами: в воскресной школе учатся люди, чей уровень интеграции в жизнь Церкви вообще и жизнь конкретной общины в частности, выше, чем у среднего прихожанина.  Это люди, которые в принципе способны на Поступок (прийти учиться в воскресную школу - несомненно, Поступок). Они не плывут по течению, а имеют активное самоопределение, ведущее их к Богу и, следовательно, к добру как к нравственной реальности, онтологически с Богом связанной. Воскресная школа - «соль» (Мф. 25: 33) прихода. Учащимся здесь людям не нужно объяснять, что они «царственное священство» (1 Петр. 2: 9), имеющее способность к преображению окружающего мира и несущее ответственность за реализацию этой способности в практической жизни.

Воскресная школа представляет собой круг единомышленников, у которых есть, как минимум, две общих ценности - Православие и образование. К слушателям взрослого отделения школы примыкают и родители детей. Если даже не принимать в расчет самих детей, а учитывать лишь взрослых, включая преподавателей, то в количественном отношении упомянутый круг охватывает приблизительно 200 человек, территориально - ближайший, отнюдь не маленький, район Москвы. Это мощная жизненная сила, основывающаяся на стремлении к духовному росту и на деятельном интеллекте.

Поэтому неудивительно, что учащиеся действительно реализуют свои способности, имеют искреннее желание послужить Богу и ближним в разных качествах. Только вот, по сложившейся традиции, области применения себе они находят обычно только в тех послушаниях, которые, так или иначе, обслуживают храм (церковное пение, катехизация и пр.). Настало время сказать: приходское служение милосердия - это сфера, где слушатель и выпускник воскресной школы не менее востребованы, чем, к примеру, на клиросе. Это сфера, где им будет интересно. Для выпускников здесь видится продолжение воскресной школы, потому что тут тоже трудятся и ум, и сердце. Образование (восхождение к образу Божьему в себе) продолжается в служении милосердия, но происходит более тонко, без видимых экзаменов. Хотя, конечно, чутко настроенные сердца знают, что и здесь они сдают свои экзамены.

Помощь ближним имеет и интеллектуально-аналитическую составляющую. Вот где могли бы применить себя наши умы, просвещенные чтением учебников по богословию и не только по нему. Я выше обозначила вопрос, что делать с потребительским отношением к тем же добровольцам со стороны детдомовских детей. И рядом стоит большой круг смежных, не менее важных и актуальных вопросов. Это вызов, обращенный к интеллектуальной элите прихода. Поэтому есть предложение: пытаться обсуждать такие и им подобные вопросы, связанные с темой служения ближним, в нашем учебном процессе, писать об этом дипломные работы. Думать, друзья, думать вместе.

Теперь обращаю свое слово к выпускникам. Выход из воскресной школы в сферу служения ближним - это признак личностной взрослости выпускника. Что отличает взрослого от ребенка? Способность нести ответственность и за себя, и за кого-то другого. Способность определять самостоятельно свои дальнейшие пути к добру. Ждем ли мы, что нам батюшки укажут в сторону служения милосердия? Тогда мы не взрослые. Нам нужны родители-батюшки, без которых мы, получается, сами не знаем, что нам делать. Но я верю, что многие в наших рядах способны действовать без внешней директивы, а по внутреннему побуждению.

Воскресная школа представляет собой также ресурс потенциальных лидеров в служении милосердия. Лидер - это не только формальный ответственный за данный вид деятельности на приходе. Важной чертой такого человека является основанная на доверии Богу апелляция к своим собственным силам: «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Фил. 4: 13). Лидера отличает способность передавать другим людям свою увлеченность и сообщать некоторый навык. Он должен в высокой степени обладать эмоциональным интеллектом - умением понимать свои чувства и чувства других людей, а также управлять своими и чужими чувствами. Это важно, потому что служение милосердия основано в значительной степени на эмоциональной, душевной составляющей человеческой личности, и лишь в меньшей мере - на умственном компоненте. (Мои слова подтверждаются наличием многих добрых, хотя и не особенно образованных и интеллектуальных людей).

Лидер - это человек, передающий другим чувство радости, которое возникает у него самого в связи со служением милосердия. Его способность поддерживать мотивацию добровольцев сильна ровно в такой мере, в какой он транслирует своим единомышленникам ощущение радости.

Люди, приходящие в данную область, задают себе вопрос: «А что мне за это будет?» И нечего здесь стесняться. Вполне закономерный и разумный вопрос. Они не задают его вслух, но он присутствует в их сознании, поэтому кто-то должен так же невербально на него отвечать. И ответом является сообщение чувства совместного участия в серьезном Деле во Христе, что имеет эмоциональное выражение в разумной, неэкзальтированной, тихой, долгосрочной, здоровой радости.

Лидер осознает необходимость и имеет возможность работать не только с подопечными, но и с вновь приходящими в эту деятельность людьми. Развитие приходского служения милосердия возможно только при условии, что акцент внимания в равной мере делается и на людях, принимающих помощь, и на добровольцах. Для этого необходима способность яркого восприятия встречи с человеком - подлинной, преображающей рутинный ход жизни встречи, о которой так проникновенно писал митрополит Антоний Сурожский[4].

Лидеров может и должно быть несколько. Они сейчас есть, но воскресная школа может дать больше.  Поиск их в наших рядах - дело будущего.

Образование было и остается центральной внебогослужебной линией деятельности нашей приходской общины. Но образование без связи со служением милосердия несет в себе определенный духовный риск. Само по себе приобретенное образование - это лишь потенциал, который без применения лишен смысла. Не использовать его вовсе - катастрофа. Применить его в узко-храмовой деятельности - хорошо, но если так поступают все, и мало кто приходит в служение милосердия, то здесь есть повод задуматься, все ли у нас в порядке в приходской ментальности. Мы рискуем иссушить наши сердца, не заметив этого за чтением учебников по богословию. Хотелось бы избежать такой опасности.

Завершая сказанное, еще раз подчеркну, что сейчас важно заострить внимание церковного сообщества на долгосрочной, а не разовой заботе человека о человеке, в которой участвовало бы как можно больше членов православных общин, и, если говорить о нашем приходе, - то, в первую очередь, учащихся и выпускников воскресной школы. Кокосовое масло рано или поздно заканчивается, а «любовь не перестает» (1 Кор. 13: 8).

[1] Кто-нибудь из читателей может предъявить мне претензию: как я посмела поставить кокосовое масло (действительно ненужное) с пением пасхального тропаря и крашеным яйцом (это же святое!). Дорогие читатели, отвечаю: я говорю о таком патологическом явлении, когда нашей любви не хватает для долгосрочной милосердной работы с человеком, то есть такой работы, от которой можно ожидать настоящей пользы как душе окормляемого человека, так и душе самого служителя (прихожанина-добровольца), и мы идем по гораздо более легкому пути благотворительных акций, ни к чему нас особенно не обязывающих, но и подлинного добра, преображающего человеческую жизнь, не приносящих.

[2] Цит. по: Иерей Олег Давыденков. Догматическое богословие. - М.: Изд. ПСТГУ, 2006. - С. 371.

[3] А. де Сент-Экзюпери, «Маленький принц».

[4] Митрополит Антоний Сурожский. «О встрече». В разных изданиях.