Проповедь в Неделю 2-ю по Пятидесятнице, Всех святых, в земле Российской просиявших. 17 июня 2012 г.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Братья и сестры, на Троицу мы говорили с вами о Новом Завете, о новой эпохе в истории человечества и ее особенностях. И вот мы с вами сейчас празднуем Неделю как раз очень выраженную литургически, которая характерна констатацией того, что Новый Завет наступил. Неделя Всех святых, в земле Российской просиявших, указует нам на наше с вами Отечество. Была перед ней Неделя Всех святых, то есть всех христианских святых, не только русских. А сейчас церковный календарь дает нам акцент уже на нашем Отечестве. Вот и Новый Завет применительно к нашему пониманию реализуется в очень конкретных исторических формах и конкретных личностях, что облегчает во многом наше размышление. И праздник этот сегодня обладает очень большими внутренними контроверзами. Здесь сталкиваются два разных поля: поле внутреннее наше, церковное и светское. Это связано с большой полемичностью, большой антиномичностью самого явления святости как таковой и отношения к нему. С одной стороны — наше с вами торжество и огромная радость по этому поводу. С другой  —  оголтелый протест, неприятие внешними людьми явления святости, отрицание его. И третья контроверза связана с нашим отношением, которое тоже не всегда бывает верным и здоровым, вот проблема какая. Потому что мы часто понимаем святость язычески, очень искаженно, с большими заблуждениями, аберрациями сознания.

Начну с того, что когда-то в юности, когда я еще в Академии учился, нарвался я однажды на одну не то студентку мехмата, не то аспирантку. Атеистка она была совершенно отпетая, причем вооруженная математическим аппаратом. Рацио ее был, конечно, на высоте, специалистом хорошим была, запомнилась она мне. Она как раз тогда активно интересовалась христианством, потому что это был 1988 год. Крещение Руси, представляете себе, празднование в день русских святых, в Даниловом монастыре, на улице, под открытым небом. В общем, такая фееричность была, потому что никогда не выходил храм православный в пространство сколько-нибудь широкое в советское время. И когда это всё вышло вдруг, все удивились. Помню ее реакцию на один очень такой глобальный тезис, который выдвинул в связи с тысячелетием Крещения Руси покойный патриарх Пимен тогда. Он выразил концепт, что история Русской Православной Церкви — это есть история святых. Он так сказал, и это для нас ясно, приемлемо вполне, мы это поддерживаем. И вот она тогда подошла на встрече одной и говорит со смешком таким ядовитым: «История святых, так, да? Не греет совершенно». И за этим была тирада достаточно развернутая о том, что «все эти ваши святые — хорошо бы с ними как следует разобраться, что они, собственно, стоят». Феномен святости сам по себе столько раз был порицаем, руган. И главное, братья и сестры, что доля правды в этом есть. Почему я и сказал в преамбуле о том, что у нас искажены некоторые представления о святости. И неподготовленное сознание, не тренированное вот этими нападками, сталкиваясь с определенными фактами историографии, цепенеет в прострации просто-напросто. Потому что в нашем сознании святость — очень сусальная, это что-то очень такое безгрешное, милое, тихое, любящее. А у Ключевского или еще у кого-нибудь встречаем, как один преподобный прибил другого преподобного тростью по какому-то там поводу. Когда нам предъявляют, например, Иосифа Волоцкого, Александра Невского, Ушакова, Николая II? Как один мне тут сказал: «Святой Николай II?! Курил, рубился с охраной в домино и галок стрелял». Что скажешь на это? Ведь на самом деле было всё. Посмотрите дневники, там это прописано черным по белому. И, конечно же, мы встречаемся с разными подобными случаями и не поймем, как их квалифицировать. Потому что у нас сусальный образ известен, он же ясен, не может этот святой другому ничего делать, кроме как прощать и покрывать любовью. Вот здесь появляется проблема из проблем, когда мы с вами имеем святость как таковую, как феномен, и вскрывая ее, вдруг встречаемся с разным сложностями, которые сознание, как я сказал, нетренированное, не может разобрать, не может проанализировать. Оно начинает смущаться просто-напросто. Как царевич Димитрий, перенесение мощей как раз вчера было, эпилептик, который что только не делал со своей дворней, святым оказался? Такое сплошь.

Поэтому у нас фундаментальный вопрос: отменяет всё сказанное  наше с вами торжество, отменяет ли фразу патриарха Пимена о том, что история русской церкви — это история, прежде всего, святых? Да никак не отменяет. Церковь ошибаться не может. Она есть самая истина, вот в чем дело. И поэтому мне бы хотелось сказать как раз об этой святости, которая и есть показатель Нового Завета, потому и сказал патриарх об этом, что церковь именно святых. Потому что как раз через них мы имеем благодать Божию и Утешителя, который реализуется и действует в нашем пространстве. Мы ими гордимся, и ими свет стоит.

Ошибочность нашего сусального образа практически всех святых заключается в том, что мы не совсем правильно квалифицируем их качества. Говорим о святости применительно к Божией святости и только, то есть о святости как эквиваленте безгрешности, что неверно, братья и сестры. Категорически и принципиально неверно. Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит. То есть, нет человека, который жил бы и не согрешил, кроме кого? Двух — Спасителя и Божией Матери, всё. Остальные у нас так или иначе грешат. Но при этом они, тем не менее, святые. Почему же они святые? Святость здесь именно подобна только Богу, но она не божеского плана и качества святости. Она говорит о том, что у человека существует факт преображения, подъема его от состояния низшего до состояния высшего по какому-то одному, например, качеству: трудолюбию, вере, преданности, патриотизму, мудрости или еще какому. Это качество, во-первых, утрировано, во-вторых, оно распространяется на всю жизнь, вбирает ее всю и делает ее совершенно иной. И вот мы с вами как раз и имеем, например, князя Владимира, который в своей жизни явил удивительный феномен преображения. Из обычного человека с обычными и очень тяжелыми грехами он превратился в человека превосходного. Именно превосходного, потому что за определенное время своего изменения он сделал очень много. И вот этот рывок, поднятие от низшего к высшему, как раз и дает возможность стать иным абсолютно. Эта абсолютная инаковость его этому миру измеряется в некоторых качествах. Эти качества Серафим Саровский выразил в одной формуле, которую вы хорошо знаете: «Спаси себя, и тысячи вокруг тебя спасутся». Вот этот принцип как раз и решает все. Тысячи вокруг тебя спасутся по одному простому признаку. Я на всех общих исповедях и проповедях говорю о том, что нашим самым основным грехом (прихожан особенно нашего храма) является, прежде всего, сложность характера. Это самый тяжкий грех, вот и всё. Никаких там воров, никаких убийц, ничего такого нет. А проблема в том, что с нами тяжело жить. Вот, казалось бы, мелочь, а она гробит всё. Так вот эта формула Серафима Саровского — «тысячи вокруг спасутся, если ты сам с собой договоришься» — как раз и говорит о том, что со святыми легко, вот основное их свойство какое. И тогда меняется практически состав среды, как приходится все время говорить. Господь так и сказал: Вы — соль земли (Мф. 5, 13). Соль земли — это обеззараживающий элемент, который гниль устраняет, препятствует ей. С человеком тогда легко, когда у него мир в душе. И тогда все к нему идут и между собой меньше ссорятся. И чем он более свят, тем в его присутствии выказывать собственные качества все более неприлично. И они, конечно, минимизируются. В этом как раз и есть особенность этой святости, которая, появляясь в истории, меняет эту историю. Она ее преображает и становится становым хребтом этой самой истории. Наша российская история, так или иначе, получилась. Чего у нас только не было, но она получилась: мы же праздновали тысячелетие, понимаете? То есть мы с вами прожили, что-то настроили, мы что-то нарожали, народ был на этом пространстве. В общем, он пока тоже есть, хотя у нас есть вопросы к своему будущему, мы хорошо понимаем всю сложность дальнейшего следования по историческому пути, но это пока есть. И раз это явлено, то явлено именно через святость. Что было бы, если бы ее не было, этой скрепы, этого цемента, который связует людей? Если только он становится рыхлый, то всё разваливается. Что, собственно, сейчас у нас и происходит. Мы с вами вечно в проблеме находимся: развалимся, распадемся или нет. Вот буквально всё колеблется, связующего звена недостает остро. И на этом мой акцент в сегодняшних соображениях о том, что Неделя русских святых — это как раз актуальность Нового Завета. Актуальность прошлого, которое совершилось и которое явлено в этом мире. Много было культур, много было наций, племен сколько угодно, и вот мы с вами свой вклад сделали. И мы считаем, что он основополагающий, потому что мы православные и правильно славим. Потому что мы знаем истину и идем к ней подлинным совершенно путем. И среди нас те люди, которые нас ведут, через которых мы с вами и существуем, и живем. И вот наше сегодняшнее празднование всех святых, в земле Российской просиявших, великое торжество удавшейся вечери Господней. Это святые, которые выполнили завет, эта наша гордость, это наше знамя, это те люди, светоч, на который мы с вами смотрим и идем. Если у нас есть Серафим Саровский, то мы всегда говорим: «не пропадем». Сергий Радонежский — то же самое, Нил Сорский — то же самое, и так далее, и нет им числа.

Всё время я говорю о календаре, в котором переписаны наши святые, самое сермяжное, самое дорогое, что дает нам жизнь. И нам с вами требовалось бы воплощать их пример и стремиться к их святости. Но когда мы на себя посмотрим, нас оторопь берет: ну какая тут святость, о чем речь? И мы так не претендуем особо ни на что. Но хотя бы связь с ними поддержать, хотя бы эту незыблемость Церкви небесной и Церкви земной осуществить, ее подтверждать, — вот это наше дело. И мы это можем делать, и делаем, собственно, всегда. Мы всегда рвемся, стремимся, лезем в Троице к раке Сергия, ставим ему свечи, как раз осуществляя эту связь. И вот сегодня она максимально актуальна, небеса сходятся с землей. И святые все торжествуют сейчас, и торжествуют тем больше, чем больше мы торжествуем. Потому что это прочная связь нас с ними и их с нами. Мы единое целое, мы Церковь Христова.

Вот поэтому, братья и сестры, как-то напряжемся, как-то внутренне поймем, что такое святые, какое они значение имеют в нашей жизни, насколько они участвуют в нашей жизни здесь и сейчас. И насколько требуется от нас к ним обращение, чтобы это тело церковное было еще более крепко. Чтобы они пронизали всё наше общество, чтобы тело каждого прихода, каждой церкви пронизало максимально полно. Вот об этом сегодня и помолимся Господу и всем святым, чтобы Он преумножил славу святости на нашей земле и открыл в нашем сердце некоторые двери, слуховые окна, чтобы мы почувствовали эту благодать, которую они несут. И почувствовав ее, никогда не умрем, но всегда, живы будем. Аминь.