Проповедь в Неделю апостола Фомы. 22 апреля 2012 г.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Итак, братья и сестры, эпицентр празднования Пасхи миновал. Воскресение Христово совершилось, сейчас мы с вами вступаем в период Антипасхи, которая переводится не «против Пасхи», а «вместо Пасхи», «дополнение к Пасхе». Это время тоже необычайно интересное. Конечно, говорить про то, как мы с вами в Страстной седмице молились, переживали, когда было само пасхальное событие — Воскресение, не приходится. Понятно, оно запредельно по важности для нашего понимания и ни с чем не может сравниться. Но последующее время исторически было необычайно продуктивным и необычайно любопытным, просто необычайно, поскольку осуществлялось домостроительство нашего спасения Христом и те Его замыслы, которые Господь имел от вечности, реализовались, собственно, по Его мысли. И вот здесь мы с вами сталкиваемся с большой проблемой апостольского восприятия того, что совершилось. Я сказал «очень интересно», поскольку апостолы после воскресения столкнулись с необычайно трудными проблемами, и это связано с несколькими параметрами. В частности, с пониманием устроения Царствия Божия после прихода Мессии.  Конечно же, им было очень трудно отказаться от своего прошлого, преобразить немножко свое ветхозаветное сознание. Понятно, что они все были учениками Ветхого Завета, учениками закона и по закону этому жили. И поэтому, как бы им ни говорил Христос, что бы Он ни объяснял, рудименты у них продолжали оставаться, они с ними с трудом могли справляться. Тем паче с самим фактом воскресения, потому что он выбил их из колеи совершенно. Вот это событие само по себе исторически и по фактам самого действия Христа тоже достаточно парадоксально. Потому что мы с вами имеем за время общественной проповеди Христа многочисленные чудеса, которые Господь творил сплошь и рядом, вплоть до Лазаря четверодневного, помните, который уже вонял страшно, когда его воскрешали, и было очень ощутимо, до такой степени, что это перепахало апостолов внутренне просто необычайно. Вот это смердящее существо, вот они открывают гроб, оттуда смрад идет — и вдруг воскрешение. Уже четыре дня при той-то жаре, представляете, в каком виде он вышел? Только представьте себе. Это, конечно, уму непостижимо, все были в обморочном состоянии, если говорить нашим языком. Поэтому мы с вами и имеем этот феномен входа Господня в Иерусалим, когда все с ума посходили, и ветви деревьев, скудную зелень как ковры, которые выстилаем мы с вами здесь, вот так они зеленью выстилали. Более того — они одежды постилали, которые как драгоценности ценились. Вот как раз это был тот факт удивительного чуда и совокупности прочих чудес, которые собрали здесь: насыщение хлебом, и исцеление от болезней, и всего прочего — всего комплекса чудес. И вот здесь дальше, братья и сестры, посмотрите, кульминация всего — воскресение Христово. Нет бы явить это все мироносицам, тем же апостолам или всему народу, сделать Воскресение более ясным, что, в общем-то, требовалось всем и вся. Потому что все были очень ориентированы и полны ожиданий великих свершений. Ведь Господь говорил: «Восстану на третий день; храм, который разрушен будет, — в третий день восставлю его». Все представляли это и знали и в то же время ничего не знали, в общем, полная сумятица была, и вдруг величайшее чудо вдруг исторически оказывается просто скрытым. Ведь мы с вами имеем по факту истории только узкую информационную щелочку, потому что необычайно ограничен перечень лиц, свидетелей совершившегося: это стража, собственно. Сколько там было легионеров? Семь, десять или сколько их там выставили ради этого? Собственно, нужен был один, но ради беспрецедентного случая, конечно, поставили караул. Вот они там ходили, дремали. И вдруг совершается событие запредельной явленности, непостижимой. Что они там видели, представить себе сложно, и вот это важнейшее оказалось сокрыто в истории напрочь. В детстве я где-то встречал такие, знаете, псевдоисследования под именем академика Белецкого, так вот в 70-х годах в этой апокрифической литературе писали о том, что стражники зафиксировали в каких-то писаниях, преданиях то, что видели. В частности, мне запомнилось описание того, как фигурка разворотила плиту, весь этот склеп и вознеслась наверх в огненном виде. Ясно, что с точки зрения строгой историографии предания у нас такого нет, нигде это не зафиксировано, и за этим, конечно же, стоит большая проблема. Почему Господь вот так сделал — творил же чудеса, являл тем самым Свою Божественность, Богочеловечество являл?.. А вот здесь как раз не дал никому, а кому дал, те обречены были всё скрыть. Видимо, первосвященники постарались как могли. Видимо, сначала они хотели в запале перерезать просто-напросто охранников за то, что кто-то там украл, поставить их под трибунал. Представьте себе нарушение такое, провал охраны, беспрецедентный случай, и, безусловно, за ним должно было бы последовать самое жесткое наказание. И вдруг мы с вами из исторических хроник ничего этого не видим. То есть, опять в анналах нигде не говорится о наказании караула, который там был. Это означает, что чем больше первосвященники их допрашивали, тем более  сами ужасались тому, что натворили. Хотя, конечно, предпосылки к этому были самые серьезные: когда уже церковная завеса раздралась, представляете, какой это был шок. Это конечно пытались объяснить самыми разными причинами: колебаниями земли, сотрясениями... Но этого было крайне недостаточно, когда прибежали в святую святых, которая всегда была закрыта, и вдруг оказалсь пред лицем всех, представляете себе? Это как если бы иконостас в Успенском соборе Кремля вдруг бы рухнул и все встали бы перед святыней престола. (Хотя у нас престол открыт, и, возможно, это аналог не самый показетельный). И вот, братья и сестры, чем больше они расспрашивали, расследовали,понимали, что, говоря нашим языком, суда править нельзя. И поэтому они заплатили, они взяли с них клятвы страшные и, конечно же, видимо, дальше преследовали, дальше следили, иначе могли сами воины что-то рассказать, и сами воины в целом должны были преобразиться так или иначе. Представляете себе — увидеть такое? Но у нас есть только сотник при кресте Христовом, который еще до воскресения уверовал, сказал о крови неповинного. Помните, да? Вот эта сокрытость воскресения Христова от учеников дает основную нашу сегодняшнюю проблему о Царствии новом, которое Христос делает. Повторюсь, самое главное чудо Он сокрыл. Почему? Потому что действительно этим подтвердил: Царство Мое не от мира сего (Ин. 18, 36). То есть, рассчитывать на то, что это будет власть на земле, что это будет та же форма абсолютистского правления царя Ирода, только утрированная, не стоит. Он вновь говорит это Своим ученикам, и они, сталкиваясь с этим, вынуждены идти более трудным путем, и, как оказывается, более глубоким. Вот об этом, конечно же, повествует время после воскресения Христова.

Повествует нам о том, как воспринимали постепенно истину Воскресения апостолы, ученики и мироносицы, и вся вкупе уже зарождающаяся Церковь переваривала это удивительное явление, которое, в общем, ждали, но никак не могли воспринять. И вот, перед нами время нового Царства, собственно, Нового Завета, которым мы с вами живем и который есть именно Новый Завет Христова Царства. Мы им, как я не устаю повторять,  без конца недовольны, поносим его, говорим, что оно совсем не отличается от Ветхого. Однако хорошо бы нам все-таки оценить по существу, какие есть дары этого Царства. Но вы ведь сами знаете по нашей человеческой природе: если мы не имеем зарплаты совсем никакой — там 4–5 тысяч — и как только нам дали 16,  первые два дня мыочень рады. А на третий день, или пятый, или седьмой мы уже говорим, что неужели за эти деньги горбатиться будем? Да ни за что! Уже меньше чем о 100 тысячах и не думаем. Так и мы и про Царствие говорим. Что, разве это Царствие Небесное, разве это похоже на что-нибудь? В этом есть огромное преимущество — некоторая динамика, тяга ввысь, — но и огромная беда, потому что эта вечная неудовлетворенность не дает нам умной критичности, никакого развития духа, а только, наоборот, деструкцию. И вот, таким образом, братья и сестры, мы с вами имеем это Царство Нового Завета и имеем указания Господа на Царство будущего, то есть саму веху истории. В чем это выражается? Вот здесь я как раз прецедент Фомы имею в виду.

Мы сейчас празднуем Фомину Неделю. Церковь установила это событие потому, что феномен его сознания, его психики оказывается для Церкви необычайно важным. Каждую Пасху, вдруг, на первое воскресенье после собственно самой Пасхи празднуется вот такое событие апостола, который, по Евангелию, почти нигде не выступает как сколько-нибудь профилирующий (например, как апостолы Петр, Иаков, Иоанн) и вдруг здесь выходит  на первое место, знаменуя собой нечто. Огромная заслуга Фомы — в его силе и слабости. Поставим первой слабость, в смысле качества веры. Сила же его в том, что своей пытливостью он определил дальнейшую эпоху и дал ответ своим любознанием на большой комплекс религиозно-богословских и философских вопросов. И вот, в частности, это таинственное состояние эсхатона, то есть конца нашего времени — что будет за этим концом?

Тема смерти, как мы говорим, профилирует везде в Пасхе: смерть, ее преодоление и что будет за ней — основной круг вопросов, вращающихся вокруг Пасхи. И вот, для определенного типа очень верующего сознания, которое эмоционально в основном воспринимает, это не очень важно. А рациональному сознанию — это как воздух. Оказывается, огромное количество людей имеет огромный интерес и огромное вопрошание об этом. И здесь феномен Фомы заключается в том, что он не только не верил, что апостолы видели пришедшего Христа. Он своим обращением ко Христу спрашивал о субстанциональной природе того, что они видели. Он как бы спрашивает, какого плана эта природа, что это такое? И своим вопрошанием он давал ответ будущему. И вот Господь идет навстречу не только Фоме, но и всем, как бы я выразился, рационалистам-мужикам. Почему? В основном это чисто мужской ум, женщинам это не так важно. А вот этому интеллектуальному пласту Он идет навстречу, протягивает руку и видите, как подробно: сначала Он является ученикам без Фомы, и затем специально повторяет, воспроизводит вместе с ними, собирает вместе. И здесь, обращаясь к нему, Он говорит: Вложи руце твои в ребра Моя и не будь неверен, но верен (ср.: Ин. 20, 27). И этот сакраментальный диалог Христа и Фомы, когда Фома отвечает Ему: Господь мой, и Бог мой (Ин. 20, 28), подтверждает всё, он принимает вот эту субстанциональную природу того, что будет в этой истории, о том, что Христос у нас с вами явлен был во плоти и в духе, и эта плоть была по воскресении совершенно иная, она изменилась по отношению к тому, что было до этого, и Господь это подтверждает, в частности, на многих примерах, которые мы с вами читаем в Евангелии: например, в случае с эммаусскими путниками, когда вдруг Он исчезает во время преломления хлеба — именно исчезает, что говорит нам о Его неудержимости в этом пространстве. Оно Ему не является ни препятствием, ни помощью, Он вездесущ абсолютно и в то же время актуален, потому что хлеб преломлял.

Церковь специально сконцентрировала эти зачала здесь, сообразуясь сути праздника. Мы то и дело читаем повествование об эммаусских путниках, которых Он песочил за неверие, понося их за неверие их (ср.: Мк. 16, 14). То есть за их тупость. Он как бы говорил: «Что за глупые люди, вы посмотрите, что Писание говорит вам обо всем происшедшем, что Я вам говорю здесь. Всё сходится, абсолютно всё». И вот затем они идут долгое время, разговаривают, преломляют хлеб и затем Он просто исчезает. То есть, здесь внепространственность и актуальность одновременно, материальность и духовность, всё одновременно, всё немножечко в другом виде, но ощутимо. И затем, конечно же, Его вознесение на небеса, когда Он уходит от них на их же глазах. Все это как раз говорит о вычерчивании, прочерчивании контура будущего, того, кем мы с вами будем, какого рода будет это существование. «Яже с телом содея» — отвечать будем на Страшном Суде. Вот контур какой вычерчивается. Да, земля будет новым Иерусалимом, вот в чем дело. Она будет иная, но будет. Вот о чем мы с вами должны думать и благодарить апостола Фому за вот этот его не очень легкий труд, во многом, конечно, неблагодарный. Почему? Потому что все-таки, так или иначе,  Господь дал характеристику его сознания в целом, конечно, отрицательную. Его качество, как я вначале сказал, веры, природы его веры и силы были очень неординарными и специфичными. Еще раз повторяю, братья и сестры, о силе фоминой веры, потому что у Фомы веры было достаточно. Когда Господь решается идти в Иерусалим, атмосфера уже нагнетается страшная, уже чувствуется, чем всё это кончится, фарисеи совсем уже озлобились, первосвященники — всё ведет к роковому концу, и Фома, помните, говорит: «Пойдем с Ним и умрем вместе с Ним». Он так и говорит. Никто из апостолов так не сказал, а он сказал: «Все идем вместе и умрем». Никаких иллюзий у него не было, понимаете? И твердость у него тоже была. И какая еще была. Вот поэтому с силой веры всё нормально, а вот с качеством, когда эти все предпосылки перепроверялись, подтверждались, всё это давшее, как я обычно говорю, в дальнейшем путь нашей технотронной цивилизации, оказалось все-таки вторичным. Потому что это привело к уклонению в другую сторону — наше обожествление материи как основного фундамента. Всё это — откуда оно пошло? Да пошло оно от Богочеловечества Христа, Который, воплотившись, придал положительныйстатус материи. Вот о чем идет речь. Это категорически отличалось от многих исторических умствований — например, от буддийских умствований о том, что всё рассосется со временем. Нет, ничего не рассосется. Господь это определил, и, конечно же, эпоха затем в своем психологическом и интеллектуальном устремлении заземлилась и стала исследовать ту часть мироздания, до которой раньше ей дела никакого не было. С течением времени этими вопросами интересовывались больше и больше и в конце концов стали молиться на материю. Отдадим себе отчет в том, что огромная часть населения земного шара имеет в голове только одно: материю, электроны, протоны, кварки и всё. Основная интеллектуальная мужская часть населения в основном сейчас этим и занимается. Вот что скажешь по этому поводу? Господь об этом высказался очень конкретно. Спаситель как бы говорит: "Конечно, ты молодец, но вообще-то вот они, — которые не видели, но уверовали и не потратили столько времени", как очень многие рационалисты в истории и особенно мы с вами, братья и сестры, наша эпоха, потратившая на этот путь уже не одно столетие. Действительно, братья и сестры, проблема есть и большая — целые эпохи, столетия, сколько теперь умов ориентировано на что? На своеобразное заземление своего ума. Ну да, действительно, в пересчитывании электроны мирозданиятоже есть творчество, да, есть определенное воспарение интеллектуального потенциала, да, это есть, конечно, факт. Но духовного воспарения нет, а оно все-таки главное, так, да?

Мы должны апостолу Фоме, братья и сестры, молиться непрестанно всю эту неделю в двух планах. Во-первых, с благодарностью за его труды понесенные, а во-вторых, конечно, умудренный апостол теперь уж знает, на что тратил напрасно время, а на что не тратил. И вот теперь он вразумить нас может и нашу эпоху как никто другой, дать нам понять: воспарение духа всегда должно быть на первом месте. Блажени не видевшие, но уверовавшие. При таком подходе совершенно по-другому пространство преодолевается в своем достижении Бога, вот в чем дело. Там — окольными путями, здесь — напрямую. Вот поэтому мы как православные люди понимаем ценность воспарения духа. Будем молиться, чтобы Господь нас обогатил этими пониманиями и чтобы мы с вами сохраняли известный баланс и равновесие, бинарность материального и идеального. Аминь.