Жизнь в церковной общине

Интервью прот. Валентина Тимакова
о судьбах жизни братии за истекшее 20 -летие

Вопрос: Были ли у Вас, батюшка, какие-то идеи о создании братии?

Ответ: По вопросу о первичном замысле общины следует сказать следующее. Действительно, некоторые идеи о создании братии были, но в очень непроработанном, общем виде, чему есть несколько причин. Их можно разделить на две части: субъективные и объективные. Начну с объективных.

На тот момент (начало 91г.) не существовало никакого примера общинного жития, которому можно было следовать. Не у кого было поучиться. В то же время, я не мыслил себе открывать что-то новое, поскольку не реципированные Церковью начинания, на мой взгляд, очень опасны. Я всегда имел врождённую приверженность к церковной традиции, и всякое принципиальное новаторство было мне чуждо. В этом случае требовались какие-то исторические прецеденты. Древне-апостольская практика была известна в общих чертах. Очевидно, что существующие древние источники невозможно трактовать как исчерпывающие для использования в конкретных бытовых условиях. Поэтому я искал примеры более близкие. Выражение «искал» не совсем сюда подходит, скорее они жили во мне всегда, складываясь по мере взросления. Становление детско-юношеского периода (как выяснилось значительно позже) оказало на меня огромное влияние. В итоге я имел прививку двух исторических (применительно к моей жизни) прецедентов: в общине о.Алексия Мечёва и о.Сампсона (Сиверса). Причем, в то время, когда складывались мои впечатления, я об этих опытах, в смысле системно-теоретическом, имел очень смутное представление. В бо́льшей мере сказались личные впечатления от разговоров, происходивших в атмосфере окружения протоирея Всеволода Шпиллера, а также личных наблюдений за о. Сампсоном и его людьми. Как я теперь понимаю, произошёл интуитивный синтез этих двух опытов с очень большими добавлениями собственного ви́дения в практической ситуации того дня. Свои добавления в этот сплав были необходимы в связи с отчётливым пониманием несовершенства наблюдаемых в общине о.Сампсона процессов. Да и, в целом, общиной окружение о.Сампсона могло называться с большой натяжкой: тогда это было мало возможно по политическим обстоятельствам.

Последнее условие, которое вошло в состав слагаемых замысла, — наблюдение и участие в академической среде Троице-Сергиевой Лавры, где я учился. Студенческий опыт никак не мог относиться к моделям братств и общин, но некоторые его черты легли в основу понимания общинного жития.

Это всё относится к объективным условиям, препятствующим и одновременно способствующим представлениям об устроении общины.

К субъективным причинам следует отнести мой склад характера и личных симпатий и антипатий. Мне совершенно не свойственны настроения, характеризующиеся как идеализация, романтизм и прожектёрство. Знаете, как бывает, перед отпуском такого напридумывают, что ни в какие ворота не лезет, а потом плачут от несбывшихся мечтаний. Или планы строительства, не обеспеченные материальными ресурсами, чем их больше, тем толку меньше. Ввиду того, что у меня не было никаких предпосылок к масштабному развитию какой-то общности людей, то и рассчитывать какие-либо программы не имело смысла.

Вот, собственно, те предпосылки, которые имелись вначале всего процесса рождения братии. Как видите, они весьма аморфны и непроработаны, и по бо́льшей части всё складывалось интуитивно, во многом шёл наощупь. Такое время было, иного, что называется, было не дано.

В.: Изменилось ли Ваше представление об общине с годами? Были какие-то идеи, как это будет, как это должно быть? Сильно это разнится с тем, что есть сейчас?

О.: Представления не изменились никак, видимо, помогло отсутствие идеального, лакированного образа в самом начале. А вот по факту сличения прошлого и настоящего — оно не в пользу последнего. Сказать, что есть острое разочарование, нельзя, похоже, присутствует сложный конгломерат, о котором сказать непросто.

Очевидно, что с «пассионарностью» начального периода современное состояние людей сравниться не может. Тот огонь, который горел в начале пути, несравним ни с чем, и в этом смысле д́олжно было прийти разочарованию, однако я всегда хорошо понимал, что убывающая синусоида однажды зародившегося социума — закономерный процесс. С человека никогда не следует требовать чрезмерно, это противоестественно. С другой стороны, как теперь оказывается, я очень верил в своих «пустынников». В каком-то смысле я их откровенно идеализировал, о чём мне прямо сказал в одном разговоре ныне приснопамятный Владимир Иванович Коробов (умнейший был человек, я его очень ценил). Мне казалось, если этим людям просто развязать руки, т.е. возвестить о Христе и дать возможность к деланию, то они, во-первых, горы свернут, во-вторых, никогда не остановятся в своём развитии.

С этим получилась накладка: чем дальше они шли, тем больше уставали, и, самое обидное, не происходило экспоненциального личного взлёта. Впоследствии меня поражало, почему при условиях предоставленного большого диапазона самостоятельности мера понимаемой и принимаемой ответственности только уменьшалась?

Вероятно, во всём этом сложном наслоении моих представлений бытовала распространённая ещё с конца ХIХ в. вера российского общества в народ. Я об этом (применительно к своему личному опыту) раньше не догадывался, но теперь приходится признать, что во мне она (вера в народ) тоже жила и к сегодняшнему дню несколько деформировалась.

Оказывается, людям свойственно утомляться. Теперь я своих сподвижников иначе, как «утомленные солнцем», не называю.

В.: Т.е., как это должно быть, Вы не задумывали?

О.: В итоге сказанного вынужден признать, что как должно быть, никогда не задумывал. Просто не было в представлениях, которые я принудительно запрещал себе, считая это романтическими бреднями, ибо практика такая вещь, всегда сделает всё посвоему. Точнее сказать, я считал, что Богу виднее и Он должен Сам слепить то, что получается сообразно Его промыслу. Мне всегда близка была старая русская поговорка: «человек предполагает, а Бог располагает».

В.: Человек, пришедший в Церковь, как известно, в первый год чувствует особую благодать. В дальнейшем эта благодать уже не ощущается так остро, и требуются сугубые усилия для движения вперед. Происходит ли что-то подобное с теми, кто приходит в братию?

И второй вопрос. Как не заскучать в общине, делая одно и то же из года в год?

О.: Это действительно серьёзная проблема церковной жизни, во многом осложнённая своей спецификой, при которой, с одной стороны, в одних и тех же условиях легче, а, с другой, сложнее.

Приходя в братию, человек ощущает прилив Божией благодати по универсальному фактору действия Христа на душу человека. На этом начальном этапе происходит колоссальный выброс духовной энергии в связи с обретением подлинных бытийственных смыслов, а также новизны впечатлений. Так часто бывает и в светской жизни, но с некоторыми существенными отличиями.

По прошествии времени начинаются изменения в связи с так называемым законом духовной жизни (в духовной жизни тоже есть свои законы). Заключается он и в том, что Господь, выдавая первоначально духовные преференции, затем предлагает человеку самому проявить себя как личности. Одно из условий — свободность выбора (процесс духовного делания всегда должен иметь индетерминированный характер, т.е не обусловленность предварением благодати) и ответственность человека, самостоятельно пробивающегося от терний к Богу. В этом случае личность оказывается лицом к лицу с жизненными испытаниями, но при этом она находится в Церкви, что серьёзно осложняет и усиливает искушение, в любой другой обстановке воспринимающееся значительно легче. На белом всегда сложнее переносить чёрное пятно, чем на сером.

Здесь вступают в силу трудности, относящиеся к рутинности, однообразию, повседневности, когда приходится преодолевать не только духовную немощь, но и сферу чисто психологических сложностей. Психике свойственно уставать, и преодолевается усталость сугубо духовной борьбой за себя, за своё спасение. В этом случае человеку иногда свойственно терять духовные ориентиры и скатываться в мир эмоций и психологии, осложняющейся работой рефлексов, ассоциаций, отрицательных памятований. Господь, конечно, помогает в этой борьбе, и важно Его услышать. В такой момент важно найти спасительные вехи, посылающиеся нам «сверху», с Неба и, выглядывая их, уметь опереться на незыблемые духовные основания.

Обычно в таких случаях призывают всмотреться в поле духовной брани и увидеть в повседневных конструкциях подлинные знаки иного мира. В качестве примера можно привести фрагмент подобного сражения, когда представители безбожного мира указывают, что спасительность церковного мира со всеми потусторонними реалиями иллюзорна, что вся мотивация исходит только из новизны восприятия, не больше. В качестве противоположного аргумента защитники христианского мировоззрения рекомендуют обратить внимание верующего на некие незыблемые константы нашего бытия, через которые сквозит свет мира Умных Сил. Прежде всего, это реальный интеллектуально-смысловой конструкт смысла жизни, выполняющий ключевую роль в экзистенциальной проблематике. Он, безусловно, имеет очевидный трансцендентный оттенок. Конечно, психология пытается интерпретировать его в свою сторону, перетягивая этот конструкт в психологическо-соматическую плоскость, но это всегда получается неполноценно, некачественно, недосказанно. Здесь лучше всего просматривается слабость их позиции и аргументации.

Православная аскетика говорит, что смысл жизни есть мотивация, корень которой уходит в трансцендентное, ничем земным не обусловленная; и смысл этот есть подлинно Божий дар, который подаётся человеку, осваивается им и переводится из духовной в эмпирическую плоскость, эпицентром которого (т.е. смысла) является Евхаристия. Человек, впервые по-настоящему причастившийся, испытывает неизъяснимое блаженство и этим продолжительное время живёт. Со временем, как и ко всему, вырабатывается привыкание, которое может согнуть человека и развеять благодатный дар. С этим привыканием необходима борьба. Практически, это самый важный этап духовного делания. Либо человек, напрягая силу воли, вспоминает прежнее понимание и состояние души, переводя их вновь в настоящее, и тогда новизна каждого дня в одних и тех же условиях сохраняется, либо его заглатывает рутина и он гибнет.

Результат этой борьбы разноречив, побеждает ничтожная часть людей типа о.Иоанна Крестьянкина, наших старушек Антонины Васильевны и Евдокии Александровны, м-та Антония, но не все остальные гибнут. Бо́льшая часть людей пребывает в пограничном состоянии, когда ещё нет беспрерывного света, но нет и непроглядной тьмы. У них происходит реальная борьба за духовную жизнь, для каждого кончающаяся по-разному.

В этом плане должен быть более понятен вопрос, почему сейчас нет такого горения, как в начале 90 х. Ответ — в закономерностях нашего выгорания (не так давно у нас стали применять такой термин, использующийся в психологических дисциплинах западной теологии), своеобразная дань нашей психофизике и недостаточной духовной подготовке. Но описанная картина, применительно к братии, неоднозначна, ибо ничего подобного не наблюдается у не так давно пришедших в Церковь. В настоящее время приходится наблюдать в некоторых людях необычайное биение света Христова. Другое дело, что сравнивать начало 90х ни с чем не следует: это был необычайный всплеск духовной энергии российского этноса, как по масштабу, так и по качеству обновления. Вряд ли подобное может повториться, но в каких-то долях в настоящий момент оно проявляется.

В.: Что есть духовная жизнь в практике?

О.: Когда мы говорим о духовной жизни (а о ней говорят все, кому не лень) то подразумеваем массу интерпретаций, за которыми трудно разглядеть подлинное содержание, и это огромная проблема, поскольку эти представления весьма приблизительны.

Зная, что существует такая задача, я постараюсь быть по возможности ясней. В частности, определяя духовность, я исхожу из онтологического принципа, когда в природе всё делится на бытийственные смыслы, которые сотворил Господь, и, которые могут быть определены как сопутствующие. По-другому сказать, они — производная деятельности человека.

Личность в своём познавательном движении, уподобляясь Богу, занимается сотворчеством и, в этом случае, либо участвует в бытийственных смыслах — добра, радости, любви, веры, преданности, либо надумывает что-то своё. Часто это приводит к отрицательным результатам, особенно, учитывая работу нервной системы и психики. В эти надумывания бывает привнесено много того, чего Бог не создавал. В частности, ви́дение своей правоты свойственно всем без исключения, но оно не обязательно совпадает с ви́дением Божеским. Получается тест на духовность: те, у кого ви́дение своей правоты или неправоты больше совпадает с Божьим, те духовны. Другие же, у которых оно не совпадает — бездуховны. В результате вопрос заключается в том, насколько человек способен видеть подлинные смыслы и не путать их со своими, надуманными, относящимися к сфере эмоций. Мир эмоциональных ощущений, безусловно, прекрасен, но, если не покоится на незыблемом духовном фундаменте, то получает неустойчивый, нестабильный характер обладателя. В качестве примера можно рекомендовать наблюдения над характерами людей даже в светском мире, где менее зависимые от своего настроения пользуются бо́льшим спросом в профессиональной сфере. Что же говорить о людях, предметно занимающихся духовными вопросами, и при этом сильно зависящих от своих антипатий и симпатий?

Для пояснения — ещё один пример из практики духовной жизни, знакомый очень многим. Часто бывает ощущение, что Господь тебя покинул, однако очевидно, что данное суждение в корне бездуховно, и потому следующий вопрос к этому человеку — насколько он сумел справиться с неодолимым ощущением Богооставленности и выстоял пред ударом искушения?

Таким образом, духовная жизнь есть усилие человека по воцарению в своём внутреннем мире бытийственных смыслов и отношений в своей душе. Это есть серьёзная работа по понуждению себя думать и верить, как это есть в Божественной жизни, Его смотрения о каждом человеке, а не как это кажется в единицу времени психологического упадка. Естественно, это требует подчас титанических усилий веры, воли и самодисциплины. Такая работа и есть, по сути, духовная жизнь.

В.: А если ничего в жизни не происходит? Когда надо преодолевать что-то, это понятно. А когда никакие перипетии не затрагивают, жизнь более ровная, никуда не швыряет?.

О.: На разных встречах всегда приходится говорить, что самые страшные враги христианства — это тупость и равнодушие. Причём тупость здесь выступает не в буквальном смысле, а как проявление гордыни и воли. Ощутившие свою интеллектуальную немощь люди часто занимают своеобразную позу, в которой обскурантизм вступает в свои права, демонстрируя познавательную трусость, сдобренную ленью. Приведенные качества действительно страшны, ибо справиться с ними внешними средствами невозможно. Только в этом смысле существует опасность, сформулированная в Вашем вопросе. Именно в этом случае человеку ничего не нужно и ничего не интересно, тогда рутина повседневности в чреде редких событий может засасывать и разлагать душу, превращая её в полуживотное состояние. Во всех других случаях это опасность мнимая.

Мир настолько богат, а человеческий дух настолько глубок, что, в идеале, чем больше внешнего покоя, тем больше входишь в глубины бытия. Если бытие не раскрывается, то вина в этом только человека, который не способен разглядеть новых слоёв сущего.

Возьмём пример, известный всем. Человек испокон веков назывался микрокосмом в силу своей внутренней неисчерпаемости. Максима древнегреческой философии — «познай себя, и ты познаешь весь мир», говорит сама за себя. Всё это мы знаем и, по большей части, согласны с выдвинутым положением, но также из повседневного опыта нам известно, что совместное пятнадцатилетнее житие семейной пары наскучивает друг другу до предела в несравненно более короткий срок. Спрашивается, с чего бы это? За такой краткий срок они изучили друг друга до конца? Ответ ясен — они не познали друг друга и на 30% и остановились, исчерпав наиболее простые и лёгкие параметры внешних черт характера, но палец о палец не ударили в своём шествии вглубь, в процессе которого идёт развитие личности, как собственной, так и твоей половины.

Приходится часто напоминать, что человек измеряется в своём масштабе, по большому счёту, одним критерием — насколько он умеет любить. Данное свойство необычайно характеризует личность, и если любовь присутствует, тогда бытие  открывается бесконечно и благодатное содержание будет наполнять его ежеминутно. Если любви нет, тогда повседневная чреда событий станет утомлять и начнёт обостряться потребность в новых внешних впечатлениях.

В итоге, я бы сказал так: не следует особенно желать, чтобы жизнь тебя швыряла и тем придавала новизну ощущениям. Это во многом искусственность и отсутствие подлинного интереса. Мы всегда должны стремиться видеть Бога в любом месте и в любое время. Тогда жизнь будет чем спокойнее, тем содержательней.

В.: Есть ли опасность закоснеть от спокойной жизни внутри братии? Человек пришел извне, нашел свое место под солнцем, ему хорошо, тепло.

О.: К сожалению, такого не бывает. Так сложилось, вероятно, из-за особенностей характеров, что братия всё время сотрясается внутренними проблемами.

Возможно, здесь есть мера моего участия и моих качеств. При всей склонности к тихости и мирности, во мне уживается большая тяга к созидательности и биению жизни. Отсюда бесконечные стройки и реставрации, которые, как я теперь понимаю, продиктованы не только объективными причинами, но и моими личными пристрастиями. К этому следует добавить бесконечную неудовлетворённость устройством внешнего жития, его функционирования и управления, что даёт дополнительные толчки к переустройству и, соответственно, к известному напряжению в отношениях.

В результате, братии никогда покой даже не снился, и чаще всего люди прогорают от внутриобщинных трудов и задач, которые никак не могут осилить.

В.: Вы считаете, что скуки здесь не может быть в принципе?

О.: Да, считаю, что её не может быть. Хотя, вероятно, с возрастом, с вопросами по состоянию здоровья и проч. будет более скучно, но исключительно от обстоятельств старения.

В.: В целом люди не скучают. Но люди делают одно и то же, однообразные технические дела. Они являются духовным подспорьем или нужно разнообразие в послушаниях?

О.: Обязательно нужно. Я всегда считал, что несмотря на приоритет духа везде и во всём, необходимо учитывать человеческие слабости и во многом помогать духовной жизни. В данном контексте, а также в контексте более широком, культурологическом, необходимо максимально разнообразить приходскую деятельность.

Я неоднократно приводил общеизвестные слова Флоренского о том, что храм Божий есть синтез культуры. Именно так я считаю. Соответственно, перечень разнообразных направлений в жизни братии должен быть огромным, и он действительно имеется в Церкви, в каждом приходе. К их разработке я всегда прилагал массу усилий, пробуя для каждого человека найти культурно-практическую нишу, где он смог бы реализоваться в максимальной степени. Очень сожалею, что в этом направлении достиг слишком малого. Это серьёзно обогатило бы церковную жизнь. Вообще говоря, многообразие — это всеми искомая и желанная величина и к ней надо стремиться.

В.: Вы, а вслед за Вами и мы используем термин «братия», в Церкви более употребителен термин «община». Отличается ли общинный принцип организации церковной жизни от нашего устроения (отличие общины от братии)?

О: Очень важный и серьёзный вопрос. Я неспроста употребляю термин «братия».

Во-первых, сложности имеются с самим понятием «община». Все, употребляющие его, подразумевают некий идеальный прототип в апостольской общине и усваивают понятию совершенные качества, свойственные первохристианскому времени. Однако это полная утопия. Прежде всего, по факту иного времени и иного самосознания членов. Хотим мы того или нет, но современный человек — это данник эпохи либерализма и демократии со свойственными этим понятиям качествами индивидуализма и правосознания. Во многом, эти особенности перетекают в христианскую общину, превращая её в подобие политической партии, разбитой на кланы по интересам: культурным, экономическим, политическим и, в нашем случае следует добавить, литургическим. Вопрос сильно осложняется, поскольку так называемый плюрализм есть плоть от костей нашего времени, а он может развалить любое единство.

В качестве иллюстрации приведу два примера с разных полюсов. В практике РПЦ сейчас необычайно дистанцируются от подлинной общинности и больше используют приходскую модель церковного устройства. Тому есть свои причины сугубо отрицательного характера. Мы все их знаем, но присутствуют и по-настоящему серьёзные основания для такого решения. Заключаются они в огромной вероятности неоправданной дестабилизации церковной жизни. Коренится эта опасность в выше обозначенном духе индивидуализма, с очевидностью превалирующего над духом соборности. Все страшно боятся, что очередной поместный собор превратится в думу с участием Жириновского начала 90-х гг. К сожалению, это не напрасные страхи.

Второй пример касается так называемой «идеальной» общины митрополита Антония (Блума). О ней рассказывал он сам. По поводу этих слов можно много спорить, но я лично хорошо помню о подспудных процессах, протекавших в Лондоне. Они были характеризовались очевидным противодействием митрополиту, хотя и в мелочах. При его жизни эти процессы сильно скрадывались его личностью, покрывавшей всё и вся своей любовью, но в конце жизни и особенно после смерти владыки они стали в полный рост, что стало достоянием широкой общественности.

Таким образом, в общинной жизни контрастно обозначены тенденции, активно осложняющие процессы, протекающие в храме. Получается, не только приход демонстрирует отрицательные качества и очевидные недостатки, но и в общинной практике они тоже наблюдаются.

Помимо приведенного соображения существует и несколько более мелких сугубо административных факторов по типу оптимальности управления. В итоге, всегда тяготея к монизму в управлении, я ставил задачу органичного баланса между абсолютизмом и соборностью, основанными не на формальном уставе. Я взял за основу смешанный тип братства и монастырского жития. Первый компонент предполагает широкий состав, а второй — постоянность жизни в Церкви при храме, а не периодичность обращения к святыне, как это бывает на обычном приходе.

В основе жизни закладывались близкие отношения очень разных людей не на основе симпатий и общих интересов, а на духовно-литургической практике с центром в таинстве Евхаристии. Мне представлялось, что благодать таинства всё покроет и всех приведёт к относительному единству. Об абсолютном единстве и взаимопонимании я даже не помышлял, осознавая, что это из области идеального.

В.: Роль священника в этой общине несколько ниже?

О.: Да, безусловно, она совершенно иная. У священника в общине, во многом, голос совещательный. Когда я попадал в такие общины, например, в Швейцарии в 1994 г. мне резко бросилось в глаза своеобразное положение пастыря. Как мы знаем, исходя из современной практики, это очень даже полезно, а в других случая и просто диктуется, но пастырство как таковое получает совершенно иной вид. Там непонятно, кто кого ведёт, хотя и очевидно, что все стараются вести только к Богу.

В.: Там конкретного лидера нет?

О.: Весьма сложная система, построенная на активной деятельности мирян. Лидер, конечно, есть, по-другому быть не может, но они время от времени меняются, в зависимости от соотношения сил влияния. Часто бывает картина очень изменчивая, что не может быть квалифицировано, как хорошее или плохое. Напомню, что мне меньше всего хотелось бы заниматься выяснением, что лучше, а что хуже. В настоящий момент это не может быть проявлено по причине устойчивой линии прихода как апробированного направления. Существуют отдельные прецеденты, с которыми знакомишься и не знаешь, что делать. Имею в виду общину о.Георгия Кочеткова, по внешним показателям образцовую, но посмотрите, какая реакция на этот опыт у подавляющего числа церковного народа! Категорически отрицательная. И не скажешь, что люди недостаточно информированы: ознакомились с этим явлением очень плотно. Одних форумов и конференций сколько было — и почти единодушное неприятие. С чего-то оно взялось? В эту тему предстоит ещё вникнуть и оценить беспристрастно.

В этом контексте, мне кажется, беспочвенно отстаивать правоту общинной модели без всякого анализа. Поэтому я говорю, что, посмотрев в Швейцарии на то собрание, что это просто иной путь и его специфика — в нивелировке пастырского начала.

В.: Выходит, что община — это более западная модель?

О.: Трудно сказать, слишком большие недостатки просматриваются в нашем, русском, понятии прихода. В современной церковной действительности царит абсолютный монизм, всё решают священнослужители, а миряне как активно действующее начало практически отсутствуют, что обедняет. Сказать, что этого у нас в крови нет, язык не поворачивается. К тому же, был предпринят грандиозный опыт в этом направлении, во многом уникальный для РПЦ, я говорю о соборе 1918 г. заложившем удивительно большой потенциал для продвижения в этом направлении. По известным причинам, его постановления не нашли продолжения, но это не означает, что усилия пропали втуне. Возможно, будут предприняты попытки его оживления, недаром сторонники общинного направления в своих исходных позициях называют именно собор 18 г.

Учитывая изложенные соображения, я пытался в устроении нашего жития непостижимым образом совместить, как  уже говорил выше, пастырский абсолютизм с соборным началом апостолата мирян. Пытался это сделать, поскольку видел живительную силу Божьей благодати в братии, а не в себе. Мне всегда казалось, что в миссии и в литургическом провозвестничестве братия более действенна, чем пастырь. Это было тайное внутреннее ощущение и в Игнатьево, и в Медведково, что подлинная сила — в народе Божьем. Было острое понимание, что сам я ничего не могу, а эта общинность: Маша, Катя, Саша, Игорь, Рубен, Андрей — может. Они могут принести весть о Христе через соборное начало. К сожалению, у нас не очень получилось. Результат был минимальный.

В.: А что значит минимальный, какой Вы мыслили результат — надеялись поднять абсолютное большинство местных жителей?

О.: Нет, конечно, о большинстве местных жителей речи никогда не было, мой расчет делался на некоторые общественные группы: на молодёжь (через спортивно-туристические мероприятия), на преподавательский контингент в школах и слой местной администрации (директоров заводов, общественных деятелей, глав поселковых управлений). Помимо точечной  работы были осуществлены действия общей направленности: крестные ходы, активная деятельность в период освящения куличей и Рождественско-Крещенских праздников. До сих пор в глазах стоят эти памятные усилия братии в периоды наиболее активной работы. Меня эти мгновения радовали необычайно. Я говорил себе — вот эта работа, которая должна хоть немного изменить отношение окружающей общественной среды. Я видел огромный выброс энергии, всего лучшего, что было в человеке. Но, повторюсь, результат меня угнетал, местное население оказалось маловосприимчивым

В.: А результатом что должно было явиться — что этот человек все-таки войдет в братию?

О.: Нет, меня в последнюю очередь волновало, войдёт или не войдёт, требовалось другое — отклик среды, я уже говорил, активно меняющей отношение к храму. Все эти труды были направлены на создание условий для желающих что-то сделать для Церкви Христовой. Думалось, если они получат такую возможность, то смогут измениться в своей ментальности. Я стремился воздействовать в целом на общественную психологию и ждал изменений.

Следует уточнить, изменения всё-таки были, например, приходили мальчишки самого трудного возраста лет, 15-16-ти, и просили совета относительно внутренних побуждений к агрессии, просили помочь с милицией, взять их на поруки, но в процентном отношении это было ничтожно.

В.: По такому принципу выстроена у нас в настоящее время внеучебная жизнь в воскресной школе. Люди не полностью вовлечены, но уже во многом вовлечены в общее дело. Мы предлагаем им возможность принять участие в нашей деятельности, но никому не навязываем наш образ жизни.

О.: Согласен полностью. Никому не надо навязывать тот или иной порядок жизни. Вводить в церковную действительность нужно очень осторожно, поскольку здесь подстерегают большие искушения. Чаще всего человек, плотно включившийся в работу церковной среды, получает незаживающую рану, когда видит в своем идеале (Церковь в сознании неофита всегда идеальна, он не различает планов небесного и земного, социального) тёмное пятно. Никто не может пережить подобного искушения. Поэтому вводить в храм нужно органично и не загружать обвально — это очень быстро надоедает, и если человек не успел соприкоснуться с глубиной православия, то он уйдёт. Правда, его место займут другие, что я неоднократно наблюдал в некоторых храмах. В таких местах получается интересная картина, люди часто сменяют друг друга, что в конечном итоге сильно напоминает клуб по интересам или тусовку. Следует ли стремиться к этому, большой вопрос. В связи со сказанным, отношение к пришедшему должно быть особенным, ибо он может понять всё не так, как мы подразумеваем.

В.: Согласны ли Вы, что в воскресной школе и на приходе в целом не хватает мероприятий, которые могли бы объединить прихожан, иногда приходится слышать мнение,  что внутренние мероприятия братии  изолируют ее еще больше. Нам нужно делать больше и для тех, кто вовне. А иначе получается, что мы нашли благо для себя и живем этим, нам хорошо, нам тепло, мы нашли свое место.

О.: Да, согласен, мероприятий не хватает. До́лжно отметить, что их почти нет, что очень печально, ибо губит приходскую жизнь за формальным административным рядом. Необходимо расширить количество и круг приходских событий, в которых  предполагается самое широкое участие всех желающих. Но это должно быть принято, как система, поскольку три-четыре заседания ничего не решают. События должны происходить непрерывно, чтобы стать тканью текущей жизни, иначе всё будет напрасно.

Для этих целей необходима устойчивая, стабильная команда, в одиночку никогда ничего не сделаешь. Следует озаботиться поиском талантов, которые будут двигать дело, постоянно генерируя новые идеи. Обязательно нужно подыскать 5-7 пассионарных личностей, имеющих в себе ведущее начало и способных «завести» людей в творческом смысле. Желательна интеллектуальная варилка, в которой осуществлялся бы мозговой штурм той или иной проблемы, замысла, задачи.

При этом не надо забывать о главном, что всё это совершается на литургическом фундаменте, на молитве. В противном случае, будет вырождаться в общественные форумы и союзы, что с Церковью Христовой имеет мало общего, точнее сказать, совпадает только в некоторых местах.

В качестве плацдарма следует видеть воскресную школу, знать каждого слушателя и предлагать горизонт внутренней и внешней реализации.

Очень важное замечание касается родителей детской школы. Это ресурс очень большой, и отчасти вы его уже реализуете. На этот фронт необходимо направлять больше людей, чтобы запрос учащихся был реализован сполна.

В.: А возможно ли таким людям, которые еще не вошли в братию, а может быть и не готовы войти в нее, плодотворно трудиться  без Вашего личного окормления?

О.: Это во многом как раз и требуется. Свет клином на мне не сошёлся. Я весьма скептически отношусь к себе, и потому всегда ставил задачу воспитать генерацию людей, способных оплодотворять окружающее пространство Христовой истиной. Это была моя мечта, я много работал в этом направлении.

В.: А могут ли это быть, например, священники,  Ваши духовные дети?

О.: Конечно, это очевидно и желательно, но у меня была идея усилить значение и ответственность мирян в социально-административном плане. Кроме того, мне представляется, идею миссии во многом должны осуществлять люди из братии. По многим причинам у них это может лучше получиться. Но люди должны быть выдающиеся, высокообразованные, с универсальными коммуникативными возможностями.

В.: Почему к нам не приходят такие люди?

О.: Это непростой вопрос. Во-первых, приходят, но недостаточно, во-вторых, просто не остаются, отваливаются на первых порах. В-третьих, и это самое главное, во многом они должны доращиваться из тех, кто есть. Вообще, мне представлялось, что довести до ума путём бережного ращения можно очень высокий процент. В этом, к моему огорчению, я сильно ошибался, оказалось, отсутствие воспитания с детства компенсировать необычайно сложно.

Есть ещё одна деталь. Чаще всего люди с высокими умственными кондициями собираются вместе по определенному признаку, например, научных интересов, ориентация на разрабатываемую тему и проч. По большей части, они очень обострённо воспринимают присутствие авторитета, который должен соответствовать многим требованиям. Они необычайно впечатлительны по отношению к ущемлению их свободы, мнимому или подлинному. А в церковной среде авторитет пастыря предполагается по умолчанию, и часто не очень соответствует предполагаемым характеристикам. Здесь просто другая точка отсчета, отсюда такое значение имеет послушание, которое превыше поста и молитвы. В этом есть большой пунктик. Помнится, у Н. А. Бердяева именно поэтому ничего не вышло в контакте с сугубо церковной средой. На мой взгляд, очень показательная история. Одним словом, такие люди чаще всего собираются в отдельных группах.

В.: Такая форма существует?

О.: Да, существует. Мы пытались создать подобную группу в издательстве. Была попытка соединить в единый кулак головы по образовательному признаку, т.е., как сейчас говорят, «головастиков». Мы столкнулись с большими трудностями. Так, на экспертном совете, в котором были сосредоточены эти люди, разворачивались настоящие баталии. Чего только я ни делал: — упрашивал, утешал, ругал, выгонял, опять привлекал. Какие-то результаты были, но крайне недостаточные. Причина неудач очевидная — необходимы большие способности для примирения возникающих противоречий. Каждый понимает себя, как неповторимый космос, и не желает ничего слышать, это объективная данность, от которой никуда не денешься. Я на это сознательно шёл и многим рисковал. Думаю, в подобных случаях риск оправдан, поскольку другого не дано. Общность, нацеленная на реализацию высоких задач, просто не справится, если не будет иметь конгломерата неповторимых «космосов». Безусловно, это очень утяжеляет регулировку текущих процессов и часто приводит к слому действующего механизма, но успех возможен только при такой постановке вопроса.

В.: Таланты и послушание, церковная дисциплина,- существует такая проблема?

О.: Ответ будет неоднозначным. Первое, что следует сказать, — проблема существует, и очень серьёзная.

Обращаясь в прошлое, мы видим в истории Церкви, так называемое, «ученое монашество», т.е. проблема решалась положительно, но это больше внешние результаты, ибо надо хорошо представлять, чему это житие соответствовало. Иначе говоря, был ли это общежительный тип на общих основаниях или выделенное индивидуальное делание, которому не мешали. Это вопрос, который требует уточнения.

Наблюдения сегодняшнего дня меня отсылают к практике протоиерея Всеволода Шпиллера, во многом положительно отвечающей на этот вопрос. Однако, тип его делания не представлял собой ни общины, ни братства, но обыкновенный приход, когда высокообразованные индивидуумы собирались время от времени на службу. Соответственно, данный пример не пригоден в качестве иллюстрации работы подобного механизма. Соберись эти люди в тесную общность на постоянной основе, думается, возникли бы проблемы. Кстати сказать, это в какой-то мере подтверждает позднейшая и, во многом, необычайно славная история Тихоновского университета, в котором эти люди собрались в начале 90-х годов и вложились в дело возрождения богословского образования в РПЦ.

Другое наблюдение касается семинарской жизни. В семинарии, где я преподаю, за двенадцать лет работы сложилась следующая картина. На каждом курсе обязательно присутствуют 3-5 человек повышенного интеллектуального уровня со своими возможностями и запросами. Так вот, рассуждая языком условной статистики, из пяти приживается только один, остальные постоянно испытывают серьёзные затруднения в плане общей дисциплины и контактов по этому поводу с администрацией.

В итоге могу сказать, что к самобытным людям надо иметь индивидуальный подход. Они очень ранимы и совершенно не приспособлены к требованиям послушания, дисциплины, соблюдения общих правил. Талантливые люди редко приживаются в общественных укладах по причине своего врожденного индивидуализма. Для них нужна особая среда, их капризы безраздельно царствуют над волей, понуждая метаться от одной общности к другой. Это не оседлые люди (в смысле характера), и потому всегда ищут атмосферу «творилки», где им было бы интересно. Но это трудно обеспечить в обычных условиях. Получается, одна группа людей занимается налаживанием условий жизни для другой. С таким мало кто согласится, для этого необходимы необычайные духовные задатки, а подобное редко встречается. Чаще всего, в наших церковных условиях считают подобное поведение «звездных» мальчиков и девочек губительным для души и применяют строгие меры пресечения. Конечно, это резонно, но с необходимостью обедняет среду, что выльется с течением времени в серьёзный спад культуры.

В.: Можно ли сказать, что главное — активно действовать, даже принуждать себя к деланию? Для этого нужна активность.

О.: Активность не совсем тот термин, который здесь следует применять. Нужно другое слово, я предпочитаю «делание», оно больше соответствует сфере, в которой мы вращаемся. Под ним, в первую очередь, предполагается духовное делание в плане молитвенной практики. Это высшая и всеми искомая ступень, об этом говорит история Церкви. Мы знаем пустынников анахоретов, питающих своими аскетическими подвигами нас с вами. Их можно назвать аристократами духа, и нам с вами необходимо следовать их примеру. В этом случае всякая активность излишня, однако, достичь этого запредельно трудно.

В.: Это не наша степень. Но вот активность внешняя, практическая деятельность в Церкви — это  тоже стремление к духовной жизни?

О.: Да, это во многом резонно. Я придерживаюсь такой точки зрения, что если не хватает сил для умного делания, компенсируй деловой активностью, поскольку труд, лежащий в её основе, есть путь к духовности. Труд, как таковой, вообще есть необычайная ценность, способная каждого человека вытянуть из любого болота греховной падшести.

Я всегда стремился возместить недостаток духовности трудом. Много раз приходится повторять одну общеизвестную сентенцию. У нас в русском православии бытует одно распространённое заблуждение. Мы много говорим о подлинности духовного делания и тленности деловой, капиталистически окрашенной, активности, но этим подчас несознательно оправдываем обыкновенную лень. Всегда привожу нетленное высказывание нашего Андрея Викторовича, очень мне понравившееся. Его жена, обращаясь к нему, с раздражением говорила: «Ты много читал и мало делал». Лучше не скажешь.

Итак, резюмируя эту мысль, можно сказать — внешняя созидательная активность во многом может быть путем к духовной жизни и этим следует пользоваться.

В.: А вот не в монашестве, если человек семейный, светский?

О.: В настоящее время духовный путь в монашестве и духовный путь в мире, на мой взгляд, во многом унифицировались. Если в прошлом монашеский путь качественно отличался от мирского, в силу наличия огромной традиции монастырского жития и, соответственно, накопленного богатства аскетической практики, то в настоящее время налицо значительные изменения. Это мой взгляд, ни на что не претендующий, но мне видятся причины такого итога. Главную из них я уже обозначил: это прерыв традиции. Второе, не менее важное, изменение психологии современного человека в связи с уже упоминавшимся индивидуализмом. Мы все осознаём эти проблемы, но мало кому удаётся их преодолеть.

В связи с этим, внешнемонастырская, «мирская» практика духовного делания (так назовём усердие духовного делания по интенсивности выше среднего) необычайно усилила своё значение, и на поставленный выше вопрос просится утвердительный ответ. Да, очень многим людям, обладающим склонностью к созерцанию и интересом к духовной проблематике, показан процесс такой работы. Не следует смущаться тем, что ты не в монастыре, надо просто делать — и всё, не слишком размышляя о внешней форме. Конкретные примеры мого священнического опыта говорят, что это осуществимо не только в индивидуальной жизни, но и в семейной. Другими словами, не надо бросать жену, детей, но стремиться органично сочетать семейную и духовную жизнь. В подобных случаях иногда наблюдаются перекосы, когда человек несколько увлекается и «сваливается» в различные формы ухода от мира (бесконечные паломничества, послушания при монастырях), но за этим надо следить, это поправимо, в смысле сохранения органичного баланса.

Ещё одно соображение. В нашем умонастроении часто встречается известная засоренность внутренних очей, когда монашеский формуляр, так его назову, (облачение, стены, принадлежность к штату монастыря, внешний вид), замещает саму работу монаха. Как известно, подлинное монашеское делание заключается в трёх основных положениях: молитва, любовь (радушное отношение к очень многим) и труд. Данные три компонента часто уходят на второй план, порождая массу трудностей в освоении этого пространства.   

В.: Такой человек не может прижиться у нас, ему не будет места? Здесь место людям деятельным, которые, прежде всего, сориентированы на внешнюю, практическую деятельность в Церкви?

О.: Хотелось, чтобы прижился, и некоторые примеры есть,  не буду перечислять, но их сравнительно мало. Это самородки, очень одарённые люди. Трудность в том, что у нас в братии, хотим мы того или нет, действует принцип выживания. Я хочу сказать, что в отличие от монастыря, где основные насельники, по определению, должны быть озабочены только «единым на потребу», у нас требуется конкретная помощь по обеспечению храма не только как духовного кладезя, но и как единицы социального функционирования. Другими словами, мы должны обеспечить благосостояние храма и нуждающихся вокруг него. Хозяйство не должно хиреть, напротив, должно процветать, в частности, в широком культурном значении. В наш век острой конкуренции, основных ценностей в виде комфорта и развлечения, Церковь оказывается неконкурентоспособна. Выживание в этих условиях требует больших усилий и самоотдачи.

В контексте высказанных соображений, таким людям, о которых мы говорили выше, сложно прижиться, им необходимы определенные условия. Бесспорно, практичность выхолащивает, в известном смысле  мы данники подобного строя жизни, с этим ничего не поделаешь, но стремиться к идеалам, т.е. способности выживать не теряя сложную составляющую жизни, в частности «уживания» с подобными людьми, надо. В противном случае всё будет вырождаться.

В.: А почему братия обязательно должна быть вместе?

О.: Действительно, очень часто люди задаются вопросом, зачем мы все вместе. На мой взгляд, это псевдовопрос. Человеческое существо умнейшие люди определяют как — человек политический, человек социальный, человек разумный, играющий и проч., но в основе ряда я бы поставил вслед за всей христианской традицией — человек религиозный. Все предшествующие определения войдут в последнее по универсальности заложенного содержания.

Человек религиозный предполагает в своей основе коммуникацию Божественного с человеческим, когда Бог встречается с человеком и это является искомым для человека как некая идеальная и неуничтожимая заданность. Все мы знаем, что связь с Богом с необходимостью предполагает связь с ближним, всё время приходится обращаться к апостолу Иоанну «кто говорит: «я люблю Бога», — пишет он, — а брата своего ненавидит, тот лжец» (1Ин.4:20). Этот текст многое проясняет в фундаменте устроения человеческого жития. Оно соборное. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20), — говорит Спаситель, показывая тем самым природу нашего существа и устроения жизни. Вне этого принципа человек с необходимостью дичает. Если нет достаточного уровня окружающей социальной среды, человек может вообще не стать человеком, что иногда случается. Описано много примеров обнаружения таких существ в сообществах животного мира.

Исходя из этого, превыше всего мы, православные, ценим Церковь Христову и пытаемся жить в ней сообразно одному ключевому принципу — чем глубже и всеобъемлемей мы входим в Церковь, тем лучше. Отсюда, мы все вместе выживаем в Церкви, в таинствах, что всегда есть высшее выражение жизни. Просто нигде полезнее (во всех смыслах) не проживёшь. Так и выживаем вместе, но не для того, чтобы выжить, сейчас это проще сделать в некоторых других местах, а для того, чтобы жить в полном смысле этого слова.

В современную эпоху подобную форму совместного жития опровергают, указывая на экономическую и культурную несостоятельность церковных организмов — приходов. Мол, посмотрите на себя! Оборванцы да убогие, другого у вас ничего нет!

В каком-то смысле это справедливо, чего греха таить, мы подчас себя так и называем — сброд Христов, однако мне представляется, что всякое дело определяется высшими и последними задачами, которые ставит перед собой человек. Опровергнуть или предоставить полноценную замену христианскому смыслу жизни ещё никому не удавалось. Попытки были, но они очень убого выглядят.

Моделируя ситуацию самым произвольным образом, я скажу так. Если бы большевикам удалось построить в Советском Союзе коммунизм (сейчас это потешно звучит после всего, что произошло с нашей страной в ХХ в.), он имел бы отвратительное лицо, поскольку в пределе теоретических построений марксизма лежит извращённая идея.

В.: Т.е., наша модель братии — некий идеальный вариант мира, в котором мы можем активно взаимодействовать с другими людьми для совместной духовной борьбы?

О.: Точнее сказать, оптимальный, ибо понятие идеального соответствует образу самой Церкви Христовой. Мы входим в неё, в этот идеальный план, как члены Церкви, но сторона, относящаяся к бренному миру, идеалу не соответствует.

В.: Батюшка, а как мы можем хотя бы приблизиться к духовной жизни. Может быть, нам стоит возобновить практику совместного чтения молитвенного правила? В Игнатьево были общие молитвы по субботам.

О.: Да, эти традиции необходимо поддерживать и развивать. Формальная сторона очень помогает, она собирает внутренне. Необходимо приучать себя любить благочестивые традиции, ибо они облегчают путь. Это не мы выдумали, а то, что исторически состоялось, апробировано, и этот опыт необходимо использовать. Досадно бывает видеть, как из-за обыкновенной лени теряется то, что было накоплено за десятилетие. Было в прошлом не только вечернее молитвенное правило, но и акафисты, чтение псалтири. К счастью, это и сейчас продолжается. Я очень радуюсь, когда вижу горячее желание людей.

К этому следует прибавить одно важное уточнение. Наше вечернее правило следует понимать не только как традицию, но и как самою духовную жизнь, одно из её проявлений, причем одно из самых главных. Если этого нет, тогда вообще ничего не будет,  это часть жизни.

В.: Что означает братия для людей входящих? Мы воспринимаем братию как надежное пристанище в миру. Мы вместе имеем намного больше возможностей, чем в одиночку.

 О.: В моём понимании, значение братии осуществляется в двух направлениях. Первое — как общность людей близко расположенных друг к другу для совершения Евхаристии, таинств и обрядов. Оно, собственно, эклесиологическое, и без него немыслимо подлинное служение. Священник не предназначен совершать Литургию в полной уединённости. Исходя из этого, подобные общности имеют место быть при любом храме. Однако в церковной практике подобные образования чаще всего имеют крайне невразумительный вид. Конечно, у них не отнять, что они собраны по подлинному объединяющему признаку — вере во Христа, но всё прочее находится в состоянии духовной разобщённости и абсолютного непонимания что, куда и зачем. В этом смысле братия призвана выполнять свою истинно церковную задачу и, по моей мысли, должна, по возможности, делать то, что осуществляется при каждом храме, посредством хотя бы относительного единства по признаку эклесиологического служения. Как это получилось, вопрос другой.

Второе, административно-прикладное направление, вытекает из понятия прихода, т.е. большого конгломерата лиц в конкретной социальной нише, время от времени испытывающих потребность в Церкви, но располагающихся от неё на определенной дистанции. Мы говорили, что состояние нашего народа предполагает, по преимуществу, приходскую практику.

Отчего и почему так сложилось, понятно, если исходить из особенностей нашего, ХХ, столетия. Не стоит углубляться в аналитику дореволюционного периода, это сильно осложняет вопрос, и выводит его на другой уровень обобщений, который должен разрешаться в будущем. Сколько ещё сохранится настоящее положение, сказать трудно. Возможно, более короткое время, чем предполагаем — связано будет со сложным оформлением мировоззренчески-религиозных компонент народной среды, входящей в окончательную фазу исторической реконструкции. Речь идёт о том, каким станет народ: секулярным или православным в своей усреднённой статистической целостности. Как было сказано, возможно, решаться это будет в ближайшее время. Однако в настоящий момент мы имеем конкретную мировоззренческую расстановку сил и действовать должны сообразно существующим условиям.

Так вот, братия должна нести на себе всю тяжесть и ответственность за текущий исторический момент. Другими словами, куда придёт этот условный «дистанциированный» прихожанин — в отлаженную систему взаимоотношений технического плана с хорошей духовной заряженностью, с готовностью помочь всем и каждому в любом вопросе или в безразличную и равнодушную среду, замкнутую на себя? Поставленный вопрос решает многое.

Мне представляется, что сложившаяся атмосфера в храме во многом определяет привлекательность и лёгкость прихода «внешних» ко Христу. В настоящее время много говорят о миссии, что справедливо, однако уместен вопрос: что за этим предполагается при более пристальном взгляде?

Ходить по метро и подъездам, дергать каждого встречного и поперечного за рукав , убеждая, что Христос его любит? Всё это мы уже видели и на собственной шкуре испытали цену подобного метода. Навязчивость, надоедливость, да ещё вне культурного контекста для обывателя, в распространении святыни никогда не были характерными чертами православия. В народной памяти прочно закрепилось выражение: «Ни пометайте бисер ваших перед свиньями» (Мф.7:6) и это весьма резонно. Современная методология миссии, к сожалению, сильно завязана на менталитет рекламодателей стандартным набором действий.

Остаётся беспрецедентный и плодотворный феномен дьякона Кураева. Его стоит признать успешным и состоявшимся, хотя без упрёков и критики (подчас огульной) не обошлось и здесь. Подобной форме миссии нужно стремиться учиться, но применяемый о.Андреем огромный культурологический ареал, в котором работает Священное Писание, далеко не всем под силу. В данном случае только хорошим образованием дело не исчерпывается, здесь необходимо очень много специфических составляющих типа: журналистского драйва, заточенности на актуальную проблематику, телегеничности физиономии и проч.

Таким образом, на первый план выходит атмосфера в храме, способная сказать решающее слово. Сюда же относится многочисленность братии, предполагающая набор самых разнообразных качеств. Расчет сделан на универсальность реципирующего аппарата, предлагающего относительно глубокое решение религиозных вопросов сообразно любым ожиданиям приходящего. Видится, что это и должно стать самой эффективной миссией, основной чертой которой является органичность, в противовес надуманности и искусственности агиток на лестничных клетках пятиэтажек.

Из сказанного видно, что второе предназначение братии предполагает доступность храмового пространства для внешнего человека, его вхождения в Церковь Христову.

Но опыт показывает, к сожалению, обратное. Часто это вхождение не облегчается, а затрудняется. Сказывается отсутствие духовного и интеллектуального роста. Нередко наблюдается любопытная зависимость, чем больше человек в братии, тем больше закисает в утрированно обывательском значении. Всё больше склоняется в своих умствованиях не к высоким материям, а рассуждению о своих отношениях с ближним. Обычные психологические клише вытесняют представления о духовном и закрепляются в самых примитивных формах. В этом случае братия вырождается в обычную для приходских храмов группу, препятствующую вхождению человека в Церковь. Эти недостатки с очевидностью присутствуют, омрачая общую картину нашей жизни.

Почему и отчего происходят подобные процессы — в целом понятно, но как пробудить к духовной жизни, какие меры принимать во избежании фатальных тенденций, есть невеселый, но нужный предмет размышлений.

В.: Много ли людей ушло за эти годы из братии?

О.: Этот вопрос — в продолжение прошлого ответа, всё к той же теме. Из братии ушло не много людей, но, может быть, их должно быть больше. Это трудный для меня вопрос, с которым я до конца не определился.

Проблема в следующем: не стоит ли расставаться с людьми раньше, чем это происходит? Практика духовной традиции предполагает борьбу за каждого человека до последнего. Однако подобная постановка вопроса, на мой взгляд, относится больше к вопросу о спасении, а не об удержании любыми способами на прежнем месте.

Я иногда обращаюсь к практике современного светского мира. Так вот, там принята так называемая ротация кадров, связанная со многими проблемами, и в частности, с психологическими вопросами усталости от одного места и одних лиц. Наше местонахождение и род занятий не предполагает подобных параллелей как резонных, но я вижу очень похожие симптомы. Кому-то просто надоедает быть в братии, и с ним надо расставаться для его же пользы.

Не следует делать из этого трагедии, ибо существование братской общности может быть необходимо для кого-то только на первых порах, что я неоднократно замечал. Человек нашёл себя во Христе, нашёл свою семью и вполне может следовать своим путём. Я необычайно радуюсь, когда вижу счастье состоявшейся жизни, это самое главное. Дальнейшее следование в настроенном формате жизни есть вопрос личных пристрастий и выбора. Если духовный ресурс взаимного притяжения выработался, его следует заканчивать. На этом участке звеньев всей цепи я торможу и иногда, мне кажется, приношу вред.

Как я упоминал, из братии ушло мало людей, что показало юбилейное собрание — 20-летие братии 19 декабря 2010 г., практически единицы, но, вероятно, этот процесс теперь обретёт другой характер, и это нормально. Братия не для того, чтобы собираться во что бы то ни стало, а для того, чтобы давать жизнь в Церкви. Этого правила никогда не следует забывать.

Есть дополнительный нюанс этого вопроса. Бывают случаи, когда я расстаюсь с человеком, невзирая на его нежелание. Это происходит в результате очень грубого нарушения неписанного устава. Некоторые правила нельзя нарушать: таков порядок. К ним относятся по преимуществу два случая: гордыня и осуждение.

Такая постановка дела может быть непонятна, поскольку невозможно найти человека с отсутствием этих грехов, и я сам не свободен от них. Речь идёт о качестве и степени проявления. Если они зашкаливают, то разговаривать не о чем, потому что гордыне и осуждению свойственно разрушать всё вокруг себя. Видя, что, несмотря на все убеждения, они сохраняются, я расстаюсь незамедлительно. Обоснование простейшее — я вижу, что не в состоянии помочь человеку и ему требуется более сильный пастырь, способный найти решения его вопросов.

Такие случаи в братии были, и это всегда трагедия и боль для меня. Для противоположной стороны всё проще. Жизнь в братии не предполагает никаких социальных льгот, т.е. здесь не за что держаться, кроме повышенных трудов, в то время, как сохранению связей с друзьями, с которыми состоялись отношения, никто не препятствует.

В.: У нас есть молодёжь, которой сейчас около 20-ти, столько же, сколько было Саше Кате, Маше, когда они активно созидали братскую жизнь. Почему наша молодёжь от всего устала? У нас есть поколение, которое родилось в Игнатьево, которым сейчас 13-14 лет, они не очень к нам рвутся. Это в силу возраста или у нас до такой степени им скучно? Были какие-то попытки их привлечь, но всё угасло, что-то не так мы делаем, можете ли Вы нам посоветовать что-то, чтобы ситуация изменилась?

О.: Очень сложный вопрос во многом неразрешимый. Очень просто объяснить вопрос нашей умственной неспособностью и отсутствием подготовленных педагогов. Во многом это будет резонно, нам патологически не хватает профессионально подготовленных людей, способных повести за собой детей. Катастрофически не хватает системного подхода к детскому воспитанию, ибо всё происходит от случая к случаю, в то время, как необходима атмосфера, создающаяся комплексным подходом. Это очевидные недостатки, однако, не всё ими исчерпывается.

Есть ряд принципиальных трудностей, плохо преодолимых при любых условиях, когда мы говорим о детском воспитании. Я бы выделил два наиболее сложных параметра: особенность подросткового возраста и плохо разработанная методика воспитания этого возраста в православной культуре.

С первым всё более-менее ясно. Подростковый возраст с 13 до 17 лет (с некоторым индивидуальным разбросом) характерен экспоненциальным ростом самосознания. Этот период сопровождают такие мировоззренческие качества, как гиперкритицизм, максимализм, иногда цинизм, одновременно с романтизмом и разной мерой сентиментальности. Подростку требуется исключительно своя общность, всецело ориентированная на всё передовое и современное, на интенсивно обновляющуюся картинку реальности. Для него характерна быстрота реакции на вызовы окружающей среды, феерическая скорость умственных упражнений. Информация моментально оценивается, давая пищу к самоутверждению.

Во многих «правильных» местах подростку откровенно скучно. Долго сосредоточиваться на том, что ему не очень интересно, он не в состоянии. Последний штрих самый существенный — подросток по определению нигилист, что говорит о многом.

Со вторым менее ясно. Мы знаем, что православная религия Богодухновенна и потому совершенна, неуничтожима, вечна и проч. Всё это так, но есть одна тонкость — всё это совершенство рассчитано на максимально высокую планку воспринимающего и совсем не имеет «развлекательно отдыхательного» сегмента в своей лестнице духовного возрастания. Практически не существует методически разработанной системы адаптации для подросткового возраста. В прошлом к этому вопросу не обращались. Индивидуализация как явление всеобщее отсутствовала. Проникновение религиозной проблематики в широкие слои общественной среды было подавляющим. Предметно заниматься подготовкой детей считалось важным, но никогда не в срезе развлекательной программы. Это было непозволительной роскошью, просто баловством и потому его не касались.

Означенное формулирует объективные трудности православного воспитания подростков. Всё, чем они увлекаются: компьютерная сфера игровых программ, эстрадная музыка, индустрия видеопродукции — совершенно несовместимы с церковной культурой, как её понимают носители традиции. Надо сказать, это вполне справедливо, перечисленные сферы интересов молодых людей плохо совместимы с высоким штилем православной традиции прошлого.

В итоге мы получаем сложнейший ребус: а что тогда совместимо? Чинно петь осмогласие? По пять часов стоя молиться (вдумаемся, пять часов неимоверно трудного, концентрированного размышления на высочайшего уровня темы), заниматься в церковной школе иконоведением и иконописанием?

Всё это, безусловно, прекрасно, но возможно только с духовно продвинутыми самородками, а не со среднестатистическими мальчиком и девочкой. Особенно с мальчиками, предполагающими по строению мышления рационализацию, утилитарно прикладные занятия и мир техники.

Мы получаем задачу архисложную — необходимо привить высокую культуру прошлого к техногенной цивилизации с её бешеным ритмом и беспрерывно меняющейся картинкой разнообразных видов. Естественно, расклад сил не в нашу пользу, и потому подростки уходят, им с нами неинтересно. Наши спорадически организовывающиеся акции, типа таскания записок в алтарь, а оттуда — в просфорню, ничего не могут дать.

Что делать при таком раскладе? Во-первых, использовать то, что мы сейчас используем и что в какой-то степени работает. В основном наш расчет на ранневозрастную прививку хождения в храм. Часто бывает, что это срабатывает. С возрастом мозги у человека становятся другими, он пресыщается развлекательными продуктами субкультуры и, начиная понимать ценности православия, возвращается в Церковь.

Но так бывает далеко не со всеми, и потому требуется ещё что-то, что можно отнести ко второму пункту нашего раздела. К нему относится, как я указывал выше, создание атмосферы, предполагающей несколько пунктов. Необходимо учесть, что интересно подростку и юноше в техногенной культуре (три направления я уже отметил) и попытаться их сублимировать, поднять выше и сделать акцент на том, что в них есть положительного.

Над проблемой компьютерных игр я бьюсь уже не первый год и прихожу к выводу, что в этом пространстве можно найти созидательное. Видеоряд несколько проще. Существует ряд продуктов видеоиндустрии высокого уровня типа «Терминатора», «Матрицы», «Титаника». С ними надо работать и проводить совместные обсуждения. Но делать это следует на очень профессиональной основе. В противном случае, будет скучно.

В музыкальном плане, в смысле широкого эстрадного аспекта, всё очень спорно, необходимо проводить консультации со специалистами, вроде широко известного Казинника, способного указать направление дальнейшего следования.

Описанная конструкция должна строиться на уже существующей программе воскресной школы богословского содержания и, уже имеющих место, спортивном и туристическом направлениях.

Предложенных соображений, конечно, недостаточно, поэтому вопрос упирается в кадровую базу, может быть, самую трудную сторону вопроса. У меня всё получается очень «теоретично». Я указываю, «что надо делать», но не говорю, «где взять». Однако это известные трудности, если мы не будем двигаться в этом направлении, то поколение наших детей мы не завоюем.

Последнее соображение в этом вопросе заключается в следующем. Даже если из предложенного что-то получится выполнить, возникает опасность обрести не Церковь, а клуб по развлекательным интересам, что будет означать полное поражение. Мы просто получим аналог советской молодёжной организации, например, дом пионеров, что, согласимся, не совсем та цель, к которой стремимся. Каким образом ускользнуть от этих двух опасностей, остаётся большим вопросом.

В.: Мы слишком много ругаемся, много у нас взаимного раздражения, обид. Мы любим братию в общем и мало любим конкретных людей. Встречается мнение, что наша совместная жизнь, по этой причине, не имеет смысла, она не ведёт к духовному росту. Даже на светской работе отношения между людьми бывают, по-настоящему, тёплыми и дружескими, а коллектив более сплоченным, чем у нас. Можете ли Вы прокомментировать это мнение?

О.: Часто задаваемый вопрос и очень трудный, сказать более, просто искусительный и является парафразом другого, столь же тяжёлого, но занимающего центральное место в данной проблематике. Он звучит так — чем вы, христиане, отличаетесь от нас, атеистов? В самом деле, чем? Этот вопрос всегда стоял перед Церковью и не имел сколько-нибудь успешного разрешения. Отвечая на него, мы можем идти только сходным путём и, взяв кальку с него, так же строго спросить — а чем вы, товарищи атеисты, отличаетесь, скажем, от стаи гиен?

Вразумительного ответа мы с вами не получим, поскольку гиены во многих отношениях смотрятся куда предпочтительнее. Главное, что́ взять за точку отсчета и каким критериям следовать. Вопрос о качестве собрания людей не может измеряться внешними показателями, ибо, чем насыщеннее жизнь, тем труднее она проходит. Любопытных отошлю к разного типа общностям и социальным слоям, скажем, к художникам, поэтам, писателям. Если бы была возможность пожить с гениями, тогда воочию узрели бы мы, что с ними жить совершенно невозможно.

Визуально, у нас в братии совершенно не видно никакого духовного роста, что ставит под сомнение весь смысл нашего собрания, и это всегда было очевидно для всех. Однако дело совсем в другом — была без этого явленная за десятилетия сама жизнь, смысл которой мы сейчас ставим под сомнение?

Ответ определенный — жизни бы не было. Скажут, так куда лучше, не засоряли бы своим присутствием землю. Здесь кроется ошибка, причем фундаментальная. С таким же успехом президент Российской Федерации, заботящийся о повышении рождаемости в стране, может быть обвинён в безумии, ибо он плодит своими действиями потенциальных преступников, лентяев, воров и коррупционеров. Примечательное в этом то, что обвинения будут обоснованные, прогноз в каком-то проценте (вероятно, в большом) обязательно подтвердится.

Сделав предварительные замечания, скажу, что община может поверяться только критерием интенсивности жизни, её полноценным переживанием, наполненностью содержанием, определяющимся уровнем идеи, приводящей в движение механизм жизни.

Сама по себе идея Церкви Христовой в комментариях не нуждается. Она несёт в себе бездонную полноту вести о мире земном, в котором пребывает Церковь Воинствующая, и о мире небесном, в котором пребывает Церковь Торжествующая. Глава Церкви — Христос, в Котором Богочеловечество воссоединило два плана — небесный и земной. Отсюда и полнота смысла, когда братия, приходя в Церковь, думает о пути земном, как его со временем претворить в путь небесный, бесконечный и блаженный.

Обозначенный уровень богословско-философской рефлексии достоин, чтобы ему следовать, наполняя содержанием жизнь до краёв. Безусловно, скажут, что в братии мало кто думает об этом, и будут неправы. Действительно, многие могут не соответствовать достойной глубине размышлений, но каждый пришедший включает в себя главные положения веры и живёт ими, подчас не замечая своей включенности в полноту церковной жизни, которая вытекает из факта его прихода в храм, ему просто незачем сюда больше приходить, а то, что он не совсем понимает тонкостей богословского дискурса, не страшно. Каждому свое, в свою меру разумения.

Что касается примеров светской практики более благополучного жития на предприятии, заводе, в учреждении, то позволю себе усомниться в чистоте эксперимента. Надо поставить людей в сходные условия с нашими и посмотреть, что будет лет через пять. Любопытно было бы посмотреть на результат. Манифестировать искусственно созданными условиями на базе сугубо денежных отношений, в ограниченный период времени, занятие неблагодарное, оно всегда будет проверено конкретными жизненными испытаниями, от которых ещё ни одному коллективу не удавалось уйти. Мне всегда бывает забавно слушать о таких коллективах.

У нас в братии была весьма уважаемая дама, очень неуютно себя чувствовавшая в игнатьевских условиях. Много лет страдала, в конце концов ушла и на очередной работе встретила людей, которые ей показались неизмеримо лучше чем в братии. Она с восторгом рассказывала мне о них. Однако по прошествии одного или двух месяцев, её восторги стали утихать. Затем я потерял её след. Это было более десяти лет назад, и сейчас весьма любопытно, процветает ли её рабочий коллектив или он приобрёл другой вид. Думается, надо сравнивать на таких примерах, а не на короткометражных перебежках.

Вместе с тем, я не питаю иллюзий на предмет уровня нашей общности и много говорю об этом. Христовой    любви нам, с очевидностью, не хватает, это несомненный факт.

В.: Какие перспективы, пути развития для братии Вы видите?

О.: Никаких перспектив для братии я не вижу. Она не создавалась, как индустриальный консорциум, и в себе ценности не имеет. Люди в один из моментов собрались вместе во имя Христа и должны делать только одно — открывать Христа в себе и помогать открывать другим.

Мыслить следует только в этом ключе, а сколько она проживёт, как будет множиться или увядать, — маловажно, всё это тленно и будет рано или поздно разметено.

Но в данном направлении есть ряд пунктов, которые следовало бы нарабатывать. Хотелось бы выделить несколько главных. Необходимо стремиться к тому, чтобы сделать храм своим домом для максимально бо́льшего количества людей. То, что необходимо радушие для всех и каждого, выше мы говорили, но этого недостаточно.

Необходимо сделать храм не только духовным центром, которым он является по определению в связи с наличием престола и совершаемой на нём Евхаристии, но и культурным центром. Судьба нашего народа и нашей государственности решается на культурном поле, ибо основные слои общества можно привести в Церковь именно через культуру. Напрямую к духовному источнику приходит только малая часть духовно одарённых людей.

Следует выделить ряд направлений и развивать их по мере возможности. К ним следует отнести: образование, общественные форумы, экономику, благотворительность и спорт. В перечисленных аспектах должно осуществляться внешнее развитие приходской жизни.

С образованием более-менее понятно. Оно действует в настоящее время, как наиболее проработанный сегмент социальной жизни. Это выражено в функционировании воскресной школы, содержащей в себе основной ресурс по привлечению людей к более интенсивной деятельности. Вероятно, на этом направлении будет решаться будущее других направлений, поскольку основным двигателем всего процесса являются люди, прошедшие какую-то адаптацию к церковной жизни. Школа это даёт. К подобной селекции следует подходить очень внимательно, серьёзно усилив ряд звеньев в процессе обучения. Так, например, интенсификации требует компонент диалоговой и индивидуальной работы. Для этого требуется расширить часы семинаров, деятельности ассистентов по консультативной работе практического участия слушателей в богослужении и катехизации.

Следуя этому направлению, образовать интеллектуально подготовленный кулак для дальнейшего участия и организации в культурно-социальном направлении.

Данная сфера предполагает два пути действования: внутреннее, храмовое, и внешнее, т.е. светская среда государственных и частных организаций. Представляется, что действовать надо, начиная с внутренних мероприятий, всемерно анонсируя проведение форумов, выставок-ярмарок, круглых столов и конференций.

По мере накопления опыта следует выходить на внешнюю арену, хотя, на мой взгляд, она имеет вторичное значение. Опыт показывает, что среда никак не откликается на зов миссии непосредственно. Надо помнить, что в храм приходят к Богу и это всегда личная встреча. Поэтому внешние мероприятия действуют косвенно, давая только некоторое представление о храме.

Все мероприятия должны быть поставлены на регулярную основу и ни в коем случае не быть спонтанными, разовыми. Практически это пустая трата времени и сил.

Экономика, благотворительность и спортивный сектор являются теми направлениями, которые дают человеку разнообразие и возможность реализовать себя в соответствующей индивидуальной нише, где можно раскрыться важной стороной своих качеств. В настоящее время это во многом работает, но требует усиления в количестве и качестве секций и отделов.

В.: Т.е., только потрудившись на благо кого-то, можешь стать христианином по духу?

О.: Конечно это так, но речь не столько об этом. Слишком очевиден тот факт, что стать христианином по существу можно только отдав себя Христу во всём существе. Вопрос, как это можно сделать в современных условиях и что требуется для этого от нас? В этом вся завязка: обеспечив условия приходящим, мы выполним своё задание. Идея в том, что весь храм должен жить интересами Церкви Христовой, во всём многообразии приходской жизни.

В.: Т.е., вовлечение полуприхожан и прихожан тоже. Человек приходит на службу, постоял, помолился, прочитал правило. Вы считаете, что этого достаточно или не совсем? Если сам человек считает, что ему этого хватает. Ему хорошо.

О.: В этом случае надо сделать одну решающую оговорку. Если человеку хватает того, что он получает в храме, то его не надо трогать, ибо самое главное он уже имеет. Значит, он открыл для себя Бога, и тогда всё в порядке, тогда ничего не нужно. По большому счёту, все мы здесь только для этого последнего и самого главного. Человек причастился, и душа светится, что ещё надо? Всё прочее только для тех, кто испытывает потребность в помощи.