Элитарность христианства и взаимодействие с внешним миром

Вопрос об элитарности христианства, а также о самой применимости этого понятия к православию безусловен и очевиден. Обусловлен он особенными историческими и геополитическими обстоятельствами, которые возникли в результате многих специфических социальных процессов. Само звучание этого вопроса смущает слух и кажется несовместимым с открытостью и всеобъемлемостью христианства, ориентированного на всех и каждого. Однако, при всей кажущейся несообразности, в современную эпоху вопрос об элитарности приобрел актуализацию и стал для нас насущным. Да, этот термин замутнен пренебрежительной, а иногда и враждебной коннотацией. К сожалению, такое всегда происходит в опрощенческие периоды истории, во времена мельчания духа, когда личная бессодержательность вместе с волевой беспомощностью и обскурантизмом становятся преобладающими.

Понятие «элитарность» произошло от французского élitisme, или elite, — лучшее, отборное, избранное. Речь о выделенной группе людей, способных к действиям, созиданиям, решениям, осуществление которых не под силу прочим. Понятие выделенности, «лучшести» обусловлено трудностью задач и особыми требованиями, предъявляемыми к человеку как внешними, так и внутренними условиями.

В другой ментальной плоскости элитарность трактуется иначе. Например, в социально-политическом смысле бывают временные периоды, когда ситуативно складывается группа, устанавливающая свод правил, позднее трансформирующихся в форму закона. К этому относятся имевшие место в прошлом классовые или кастовые слои общества, а в наше время это соответствует принадлежности к занимаемой должности или причастности к финансово обеспеченным слоям социума. Такие сословные устройства подлинной элитарностью не являются, поскольку в них нет соответствия внутренней содержательности внешнему положению. Так, человек и коллектив могут быть очень недалекими, но хитрыми, приспосабливающимися и способными занимать ведущие управленческие должности. Успешно отстаивая кастовые границы, они не допускают в сложившийся круг посторонних. Часто это и называют элитой. Пополнение и ротация кадров в таких группах происходит по строго установленным неписаным правилам. В этом случае наблюдается явление, характеризующееся понятием клановости и другими сходными терминами.

Таким образом, перед нами два понимания элитарности, и второе из них учитывать в нашем контексте не следует. Оно относится к отрицательным «измам» и спектра актуальных для нас вопросов не затрагивает. Повторим, православное понимание элитарности есть ни что иное как волевые духовные качества, направленные на рефлексивные конструкции, связанные со смысложизненными религиозными представлениями. К ним призваны все, но реально их достигают только ищущие люди, для которых духовная глубина на первом месте. В связи со сказанным обратимся к ряду частных вопросов, уточняющих проблему элитарности христианства. Будем двигаться в двух классических направлениях, духовном и культурологическом.

Как известно, комплекс представлений о духовном начале в человеке содержится в жизни с Духом Святым, в жертвенности, незлобивости характера и решающей способности смягчать до минимума свой эгоизм. С этими качествами все ясно, они располагаются на высшем и труднодостижимом уровне развития человека. Вернее сказать, достижение их воспринимается в современном мире абстрактно, в некоем отвлеченном смысле, что есть примета времени. Трудность в том, что мало кто из современного православного типа людей может понять, насколько важна молитва и как можно целиком и полностью ей отдаваться. По факту современных реалий таких людей меньшинство. Но есть и другие, более доступные области — например, область христианской культуры в ее духовном преломлении. Следует отметить, что элитарность здесь тоже имеет место, но необходимо уточнить, в каких значениях она работает и что собой представляет.

Говоря современным языком, исторически в христианстве сложился банк данных, т. е. хорошо проработанных тем богословско-философского и аскетического плана, запечатленных в корпусе святоотеческого наследия. Этот контент устроен достаточно гибко: от высоких и сложно постигаемых истин до понятных житийных и аскетических повествований. Сложившийся богословский комплекс предназначен для самой широкой аудитории и методологически доступен всем, от высокообразованных до самых невзыскательных людей.

Однако здесь тоже есть сложности. Дело в том, что для освоения этого содержательного объема используется познавательный метод, подразумевающий наличие в человеке определенной способности к этому и концентрированной сосредоточенности воли, обращенной к постижению истин, принципиально не присущих «миру сему», т. е. трансцендентных. Другими словами, предполагается способность к абстрагированию от конкретики мира посюстороннего. У такого типа людей явно просматривается устойчивый интерес к вещам непрактичным и утилитарно не обусловленным. Получается, что от человека, обратившегося к этой области культуры, т. е. собственно христианской религии, требуется серьезная самоотдача и известное напряжение волевых сил. Обычно так и говорят: духовное делание требует больших трудозатрат. Без значительных усилий здесь не бывает ощутимого результата. И если, допустим, в Средневековье такая концентрация усилий достигалась естественно, то начиная с Нового времени обозначилось иное распределение интересов.

Как известно, с середины XVII века наметились тенденции, существенно корректирующие привычный для Средневековья стереотип мышления. Утвердилась теория прогресса, расходящаяся с христианским пониманием исторического процесса, а с ним и когнитивной духовной работы. Это принципиальный момент, фундаментально изменивший лик культуры, постепенно превративший ее в цивилизацию. Так, стали утверждать, что чем дальше мы двигаемся, тем жить становится «лучше и веселее», т. е. говорится об эволюционно положительном поступательном движении общественной жизни, что для христианского понимания мало приемлемо. В этот период завершается строительство здания науки и изменяется эпистемологический содержательный вектор. Познание становится дробным, мелким и в своей мелкоперстности сложным. Оно все больше поглощается утилитарными практиками жизни, что во многом меняет познавательную парадигму, — и прошлые интересы, наполняющие жизнь, уходят с когнитивного горизонта. Человек переориентируется с концептуальных философских тем на технологические. Со временем это перерастает в устойчивый тренд, определяющий мирочувствие современного обывателя.

В итоге этих «тектонических» процессов происходит столкновение разных типов знания: религиозного, т. е. христианского, и современного цивилизационного. Последний не интересуется концептуально мощными смыслами, но только практически выгодными, которые сполна компенсируют прежнюю эпистемологию мелкими, но технологически занимательными деталями. Например, каков принцип работы рядного 4-цилиндрового двигателя или как усовершенствовали текстовой редактор в iMac M1. Такой извод познания становится уделом преобладающего большинства.

Что в итоге? Сводя все к гротеску, можно сказать, что род человеческий делится на две неравные части: тех, кто способен обратиться к вечным смыслам Христова провозвестничества, и тех, кто не может этого сделать. «Не может» следует взять в кавычки. Ничего запредельно сложного в христианстве нет, всякий способен его освоить. Выше мы говорили, что концептуально и терминологически православная богословская система сложна, но не в этом трудность, а в двух вещах: важности для самосознания Христовых установок и развернутой во времени сосредоточенности на этих установках. Таких качеств у современного обывателя мы не находим. Клиповость мышления, техничность процессов, развлекательная выгодность и, может быть, главное — гендерная раскованность и своя трактовка нравственных установок, т. е. этический релятивизм, — вот, собственно, параметры, которые определяют когнитивное устремление современного обывателя. Отсюда итог: образуются интеллектуально-нравственные анклавы, в сторону которых современное познание не двигается, потому что они не интересны.

Так формируется картина выраженной элитарности, где сложились две группы. К первой относятся люди, обладающие повышенной способностью воспринимать истины, ориентированные на спасение. Они обладают статусом православных не только по форме, но и по конкретным предпосылкам когнитивной предрасположенности. Им свойственна повышенная религиозная пассионарность, они испытывают интерес к определенному типу смыслов, имеют представление о правилах нормативной этики. Вторая группа представляет собой тех, кто вышеозначенными качествами не обладает, не испытывает интереса к трансцендентному и занят проблемами техническо-прикладного характера. При этом бывает, что отдельные представители внешнего мира не прочь приобщиться к Истине, приходят иногда в храм, стоят на службе, силятся что-нибудь понять, но позже отходят из-за нулевого результата. Пласты двух миров все больше отдаляются друг от друга.

Итак, мы получаем итоговую картину двух миров: мира традиции, христианских принципов смыслопостижения и мира современных техническо-цифровых интересов и соответствующих нравственных установок. Исходя из логики событий последних десятилетий, они не пересекаются несмотря на известные старания к диффузии одной из сторон, т. е. православных, долг которых — стремиться к взаимопроникновению. Нельзя сказать, что никаких попыток к взаимодействию не наблюдается — они есть, но малоэффективны. Сказанное понуждает задаться вопросом: что с этим делать? Неужели теперь христианство — не для всех?

Приходится признать, что расхождение «геологических пластов» состоялось, и довольно давно. Более того, чем дальше, тем яснее становится глубина рассогласования, и вина здесь больше просматривается не за внешним миром, а за самими православными, не нашедшими в себе сил обрести адекватные средства смыслопередачи вечных ценностей. Особенность вопроса в том, что не совсем ясно, как правильно относиться к своему «избранничеству» и к «грешности» внешних. Совершенно верно здесь читается отсылка к словам Спасителя «много званных, но мало избранных» (Лк. 14:24), но и совершенно неверно видится критичная апелляция не к себе, а к другим. Православные действительно избранные, ведь их позвал Христос и они откликнулись в то время, как внешние проигнорировали, «купили вола», — но избранничество должно пониматься как спрос в первую очередь с себя. В контексте нашей темы — этот спрос должен касаться внятного осуществления искомой диффузии мира православного с миром внешним.

Такой прецедент в истории был: сходная проблема имела место в первые века христианства в проповеди апостолов, имевших перед собой не менее сложные задачи. Апостол Павел в Ареопаге стоял перед задачей донести афинянам весть о Христе Воскресшем, что вызывало у просвещенных греков смех. Иначе говоря, нам следует сосредоточиться на внутренних ресурсах и пробовать искать основания для выработки необходимых основ и направлений, в сторону которых следует двигаться.

Хуже то, что налицо очевидные затруднения, обусловленные непохожестью психологической атмосферы общественных реалий того и нашего времени. Сформулируем точнее: что делать с тем фактом, что мы — христиане в нехристианском мире, причем в таком мире, которому евангельское провозвестие знакомо? Этот мир постоянно слышит о христианстве, но сознательно его игнорирует. Внешний мир одновременно знает и не знает христианство, наделяя его сугубо аскетическими, запретительными предикациями, не желая разбираться в его положительном звучании. Трудно понять, как вести себя, соблюдая принадлежность к Церкви во внешних, идеологически не совпадающих с христианскими, социальных условиях, замутненных грубыми искажениями ее жизни и правил. Как осуществить естественное поведение православного человека, когда оно воспринимается отрицательно, — например, во время корпоративов в Рождественский пост и так далее?

Приходится признать: проблема трудно решаема. Оговоримся в следующем: у православных нет дилеммы, что мы — совершенные носители Истины, а внешние — люди второго сорта, погрязшие в грехах. Такая постановка вопроса — чистое полоумство и может иметь место только в ущербной психике. Вопрос в другом: какие методы и подходы использовать для выработки естественного поведения при соприкосновении с не церковным обществом? Необходимо учитывать, что не следует ни скрывать, ни навязывать православие, как не следует и всецело подстраиваться, имитируя свойскость внешней среде. Также не следует утрировано всем показывать, как ты в пятницу соблюдаешь пост и как умеешь изобразить кротость, потупив взгляд долу в тех ситуациях, которые этого не требуют.

Что здесь можно предложить? В первую очередь следует определить задачу. По факту слов Господа, мы должны идти в этот мир с миссией: «…шедше убо, научите все народы крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28:19). Его веление очевидно и бесспорно, и потому миссия есть наша обязанность, тем более мы находимся в том положении, когда знаем их мир лучше, чем они — мир православия, которого совсем не знают или, что хуже, имеют о нем превратное представление. В связи с этим мы должны знать их мир очень хорошо — в смысле не пороков, но уровня культуры. Мы должны быть сильными и умелыми. Приходится выражать сожаление всем неспособным и неподготовленным, но другого выхода нет: мы должны владеть литературой, знать современную музыку, понимать проблематику спорта, разбираться в экономике и многих других сферах. Только в этом случае у нас получится диалог, к которому мы должны быть всегда расположены.

Владея навыками и имея представление о собственных и противоположных жизненных принципах, мы можем органично и естественно являть свою православность без искусственности и наигранности: без смущения креститься на храм, проезжая в транспорте, благословлять пищу, садясь за стол в кафе, не участвовать в обсуждении людей за их спинами и проч. Интеграция православных форм в бытовую практику повседневной жизни решается через два принципиальных момента: внутреннюю оплодотворенность твердой верой и адаптированность к культурным контекстам как традиционным, так и современным посредством личной духовно-интеллектуальной подготовки. Никаких формально закрепленных рецептов этого не существует. В противном случае мы давно решили бы все назревшие вопросы.

Решать означенную задачу можно через сердце и через мышление. Сердечный путь самый действенный, но он требует чистоты и богатства внутреннего мира, а еще — зависит не от нас. Не следует думать, что он недостижим для тех, кто не ощущает в себе духовной одаренности. Искомые качества могут развиваться при обычном добросердечии, однако необходима оговорка. Есть тип людей достаточно ограниченных, но неистово убежденных в своей правоте. И это совсем не дары доброго сердца, от них один вред. Так или иначе, но к категории людей «сердечной веры» принадлежит меньшинство. Удел остальных — путь «головы», образования. Приходится признать, что решение нашего вопроса по преимуществу находится в этой области. Что важного следует сказать применительно к этому ракурсу исканий?

По идее, наша элитарность, т. е. причастность к Христову стаду избранных, как выше указывалось, должна выражаться в стремлении помочь всем прочим и в заботе об их обделенности, поскольку они не имеют главного, т. е. православия — пути к Истине. Такая расположенность помочь всем и каждому есть нормальное свойство православного человека. Однако с противоположной стороны диспозиция другая: внешние считают обделенными не себя, а нас, т. е. людей, захваченных в секту, существ с «прохудившихся крышей», зашоренных, фанатично упертых. Такое мнение очень распространено, и потому наши попытки «просветить» других часто бывают бесполезны, а иногда и вредны. Каким же образом может происходить плодотворная коммуникация православного человека с внешними?

Представляется, что следует исходить не из «прямого», а из «косвенного» метода воздействия. То есть не начинать разговор о православии по всякому поводу, а просто развивать любую полезную коммуникацию. Умение общаться и жить интересами других есть половина дела, и этим надо уметь пользоваться. Следующее условие сводится к пониманию того, с кем говоришь: с человеком логического, романтического или эмоционального строения ума, — и к выбору соответствующего способа коммуникации. Мы не должны унывать от необходимости этого, ведь одним только статусом принадлежности к православию, т. е. к элите, не добьемся ничего. Требуется напряженно заниматься, изучать, познавать. Один из путей в этом направлении у нас есть, и это круглые столы, которые должны быть подняты на должный уровень.

Круглые столы следует понимать как оселок развития. Они могут видоизменяться и приобретать разные формы, но суть их — в творческой «варилке» обмена мнениями и выработке новых идей, адекватных запросам современного мира. Разнообразные конференции, доклады, коллоквиумы, рефераты должны во множестве присутствовать в приходской жизни и осуществляться в разной форме обсуждений и дискуссий по различным темам. На таких встречах вырабатываются культура речи, полемические навыки, сквозное владение темой. Нужно много читать, слушать, переписываться, излагать свое мнение и отстаивать его в дискуссиях разного уровня сложности. Собственно, все это мы в настоящее время стараемся делать, но интенсивность и качество должны быть иными. Еще одно: не следует бояться расширять аудиторию — вовлекать в общность больше народа, находить темы соприкосновения по интересам и обязательно уважать мнение собеседника.

Означенные блоки вопросов призваны наметить пути решения одной из животрепещущих для православия проблем нового столетия — согласования ментальностей мира православного и мира внешнего. Так случилось, что у нас они оказались политически разъединены. На Западе другая ситуация: там социальная атмосфера более плотно инфильтрирована христианством, что весьма неплохо иллюстрируется знаменитым циклом фильмов середины прошлого века про Дона Камилло. Пусть в настоящий момент ситуация изменилась в худшую сторону и во многом их опыт нам не подходит ввиду иной почвы и другой ментальности, но, исходя из наработок западного прошлого, необходимо найти компенсаторные слагаемые. Они просматриваются в православной культуре — вспомним, например, опыт «золотого» XIX века, в котором достойно реализовался потенциал православия. 19 столетие оказалось действительно золотым, лучше него в истории российской государственности не было. Да, сейчас другое время и другие реалии, но какие-то крупицы того опыта возможно перенять. Хотим мы того или нет, но в тот временной отрезок умопостигаемый локомотив движущей силы дороги нашей истории был христианским.

В настоящее время все приходится строить заново, а для этого — использовать лучшие наработки современной цивилизации. Попытка отгородиться от этого мира и замкнуться на чем-то своем, например, только на уставе, ни к чему хорошему не приведет. Следует использовать принципы святоотеческого богословствования. В свое время святые отцы применяли передовые наработки методов, терминологии и понятий античной философии и средневековой культуры, оставив нам бесценное наследие. Так должны поступать и мы, благо у нас есть святоотеческий фундамент.

Резюмируя соображения о проблеме элитарности, можем сказать, что это понятие сложное и должно трактоваться в сугубо духовном смысле. Оно действительно присуще православной религии как глубоко содержательному ваянию, имя которому — Церковь, а также малодоступно стороннему и поверхностному обывателю. Элитарность содержательно близка понятию духовного аристократизма и характерна способностью выражать всей своей жизнью глубокие духовно-нравственные установки. «Избранность» православных христиан следует понимать как задание Божие к содержательному наполнению нашего внутреннего мира, которое предполагал Господь, собирая на Свою вечерю. «Избранные» должны быть всесторонне развиты, быть расположены ко всем и каждому и в случае востребованности нести свою веру внешнему миру. Такие представления, как собственная исключительность и греховность нецерковных людей, не должны быть свойственны православным ни при каких обстоятельствах. Только внутренняя состоятельность, психологически здоровые установки, развитая социальная коммуникативность могут быть условием органичного сочетания с внешней социальной средой.

В качестве последнего и не очень веселого замечания следует добавить, что, несмотря на активные социальные усилия Русской Православной Церкви в последнее десятилетие, не очень понятен опыт, полученный за это время. Срок относительно ощутимый, затраченные усилия велики, но результата в его подлинном смысле не наблюдается. По данным ВЦИОМ на 15 марта 2024 года, количество православных верующих за последние 15 лет сократилось на 9 миллионов человек. Они не перешли в другие конфессии, а стали атеистами, что располагает к дополнительным размышлениям.

Прот. Валентин Тимаков

Медведково, 2 апреля 2024 года